дала повод? — спросил я, чтобы не молчать.

— Да какой там повод! — отмахнулась Наденька. — Я тут вообще ни при чем… Савелий Викторович меня в кино пригласил на воскресенье… Вот она теперь на меня и дуется.

— Могла бы отказаться, — пробурчал я.

— Да с какой стати? — вскинулась она. — Она же не жена ему, чтобы командовать!

— Марианна Максимовна на работу тебя устроила, — напомнил я.

— Устроила! Ну и что⁈ Театр — не ее личный, а государственный…

— Слушай, Надежда, — устало произнес я. — Не мути воду. Ты у нас без году неделя, а уже вносишь раздор. Мне эти люди — больше, чем соседи. Они мне почти родня.

— А я разве не родня? — надула Наденька губки.

— Родня. Вот потому я тебя и прошу, откажись от похода в кино с Телепневым, — сказал я. — Хочешь, я сам с тобой схожу!

— Хочу! — буркнула она.

— Вот и ладно, — вздохнул я. — Спасибо за ужин!

Я поднялся из-за стола и вышел в коридор. Постоял в задумчивости возле двери соседа. Постучал. Послышался глухой отклик. Я толкнул дверь и вошел.

— Добрый вечер, Савелий Викторович!

— А-а, Тёма! — не слишком радостно воскликнул он. — Добрый вечер! Заходите.

— Я на минутку, — пробормотал я. — Простите, повод дурацкий, конечно, но… Вы и вправду Надю в кино пригласили?..

— Пригласил… А что здесь такого?

— Ничего, но Марианна Максимовна, похоже, расстроилась.

— Кто же ей сказал об этом? — удивился Телепнев. — Неужели… Надя⁈

— Похоже на то.

— Зачем же она это сделала?..

— А черт ее разберет! — буркнул я и выскочил из его комнаты.

Ворвался в свою. Родственница складывала в стопку грязные тарелки.

— Так это ты сказала Юрьевой, что идешь с Телепневым в кино? — с трудом сдерживаясь, спросил я.

— Я, — как ни в чем не бывало, ответила она. — На кухне готовили, болтали о том, о сем, ну я и сказала…

— Да кто ж тебя за язык тянул?.. Промолчать не могла⁈

— Да почему я должна молчать! — пожала плечами Надя. — Не в ЗАГС же собрались. Тем более — я же уже отказалась, какие ко мне еще претензии?

— Никаких, — вздохнул я, не зная, как начать объяснять такие очевидные вещи. — Только в следующий раз думай — кому и о чем рассказывать…

Глава 17

Родственница, конечно, на меня обиделась и, хлопнув дверью, ушла в ванную. А я, как ни в чем не бывало, уселся за стол. Надо было записать еще один рассказ из «Откровенных сказок». А вдруг Мизин уже прочел и предложил мои рассказы кому-нибудь из своих коллег, командующих молодежными журналами? Для «Грядущего века» мои опусы слишком уж легкомысленны, как тот, название которого, «КАК ПЕТР ПЕТРОВИЧ К ЧЕРТУ ХОДИЛ», я сейчас вывел на листке бумаги.

Обычный пенсионер ходит по кабинетам, пытаясь получить пустяковое разрешение на разведение цветов в палисаднике многоквартирного дома, но его все время направляют в следующую инстанцию. Наконец, очередной чиновник в сердцах посылает Петра Петровича к черту. Ну а пенсионер отправляется в Пекло, дабы получить требуемое разрешение, хотя бы и от князя тьмы. Увы, в Пекле оказалось не лучше. Там тоже процветает махровый бюрократизм. И в конце концов, неутомимого пенсионера послали к… людям.

Утром в четверг я отправился на работу. Первым делом подошел к Валентине Антоновне и попросил ее напечатать мой рассказец. Она строго посмотрела на меня поверх очков, однако кивнула, соглашаясь. Я так понял, что с меня, как минимум, шоколадка. Евлампий Мефодьевич спросил меня о том, как прошла встреча с драматургом Сивашовым. В том смысле, что просмотрел ли он корректуру. Я честно ответил, что нет, ибо пребывает в запое, но поручил это сделать мне.

— Ну что ж, вам, как начинающему литературу, это будет полезно, — пробормотал завотделом, — только будьте аккуратны с правками. Марк Эрастович-то, когда протрезвеет, поднимет крик, если обнаружит в тексте своей пьесы изменения, которые ему не понравятся. Это сейчас ему как будто бы всё равно.

— Лучше я ничего менять не буду, — улыбнулся я. — Только приму правки по орфографии.

Начальник кивнул, и я приступил к работе. Первым делом просмотрел пресловутую корректуру. Обычно корректоры правят только орфографию и синтаксис, а если замечают стилистические или смысловые ляпы, то просто подчеркивают их карандашиком, предоставляя разбираться с ними автору или — редактору. В данном случае этим выпало заниматься мне. В каком-то смысле это было повышение, ибо такими вещами должен заниматься ответственный редактор, а не литсотрудник.

Я просмотрел всю правку корректора, не вдаваясь в содержание пьесы. Тем более, что речь в ней шла о повышении то ли отёла, то ли — надоев с отдельно взятой коровы. В общем — это была драма о современной колхозной жизни. Передовая телятница Маруся борется с консервативной бригадиршей Фёклой, которая привыкла к устаревшим формам хозяйствования и тянет молочную ферму назад, ко временам хрущевского волюнтаризма. В общем — скука смертная. Кто это будет читать? А если поставят в театре — как такое смотреть?

Впрочем, не моя это забота. Я хорошо помнил, что процентов восемьдесят литературной продукции, производимой в СССР, было именно такого толка. «Толстые» литературные журналы старались, по возможности, публиковать в своих номерах что-нибудь по-настоящему интересное читателю, наряду с производственной или другой идеологически правильной лабудой, вроде пьесы Марка Сивашова «Марусины рассветы», с которой я сегодня возился. Я же поклялся себе, что не потрачу ни минуты на сочинение подобной ерунды. Пусть даже и неплохо оплачиваемой.

Нет. Мои книжки не будут лежать мертвым грузом на полках магазинов и библиотек. Их станут расхватывать, как горячие пирожки морозным днем. Товароведы в книжных начнут припрятывать мои сочинения, дабы распределять оные по нужным людям, а из библиотек их будут красть не слишком чистоплотные посетители. На черном рынке томики моих романов и повестей пойдут по цене в пять, а то и в десять раз выше номинала. И жаждущие чтива трудящиеся станут безропотно выкладывать кровно заработанные рублики. Ух! Размечтался… Но, как утверждает одна компания из современной рекламы — мечты сбываются. Особенно если не сидеть на стуле ровно, а что-то делать в этом направлении.

Популярные произведения выпускались в Союзе невиданными тиражами: сто, двести, триста тысяч экземпляров