Алексей провел Галю по коридору и отпер дверь в кабинет:

— Садись!

Он подвинул жене стул, прикрыл дверь и достал из шкафа начатую бутылку саперави. Поднял стакан, посмотрел его на просвет и, налив вина, протянул Гале:

— С праздником тебя, жена! С великим праздником всех трудящихся! Желаю тебе…

— Перестань паясничать, — перебила его Галя.

— Галчонок! — искательно улыбнулся Жгут. — Сегодня праздник. Давай веселиться! Неужели мы не можем хотя бы один день пожить в свое удовольствие, не решая запутанные личные проблемы твоих подруг?

— Не можем, — сказала Галя. — Так ты видел ее или нет?

— Я Столбова видел. — Жгут глотнул из бутылки. — Я ему все сказал.

— Что — все?

— Ну как ты меня просила. Чтобы он оставил твою подругу в покое и дал ей возможность самой разобраться со своими симпатиями.

— Ну и дурак! — рассердилась Галя. — Она ребенка ждет.

Жгут сделал еще один глоток и поперхнулся.

— Что-о? Ах вон оно что-о-о… — протянул он обескураженно. — И от кого же?

Поколебавшись секунду, Галя ответила убежденно:

— От Ивана, Только ты, Лешка, не говори никому. Особенно Никите.

— Ну щас побежал! Да, дела. А Ванька тоже не знает? Хотя, знал бы, сказал мне. Он, Галчонок, и впрямь с ума сходит. Драку затеял… Гал, а знаешь что! Сегодня не будем об этом, а завтра с утра разберемся на трезвую голову. Давай лучше потанцуем, винца еще попьем…

— Да не могу я плясать, когда ее там, может, Никита убивает! — воскликнула Галя.

— Ну тогда пойдем, — сдался Жгут. — Все равно свидетели потребуются. Только мне потом вернуться надо будет к концу.

Галя поставила стакан на стол и встала.

В дверь тихо постучали.

— Подождите! — дурашливым тонким голосом выкрикнул Жгут. — Я голая!

Галя метнула в него убийственный взгляд и открыла дверь. На пороге стоял смущенный полковник Борзов.

— Заходите, Степан Ильич, — пригласила Галя. — Лешка дурака валяет.

Полковник покосился на бутылку в руке у Жгута, но промолчал.

— Спасибо вам, Галина, — сказал Борзов. — Я всем женщинам хотел сказать спасибо, но там такой грохот стоит, все пляшут… Не до меня, в общем. Ладно, потом скажу. Все замечательно было, вкусно, красиво…

— Вот всегда так! — заметил Жгут. — Я, можно сказать, все организовал, одних шариков воздушных штук сто надул — чуть сам не лопнул. А мне — порицание.

— Да это я так, сгоряча, — сказал Борзов. — Извини. Молодец, Алексей, все здорово получилось.

Жгут гордо выпятил грудь и зычно гаркнул:

— Служу Советскому Союзу!

— Служи, Леша, служи, — усмехнулся Борзов. — Все равно деваться тебе некуда… Ну я пойду. Я, собственно, и заходил, чтобы тебе, Алексей, спасибо сказать.

— Видишь, какой у тебя муж? — спросил Жгут, когда Борзов ушел. — Полковник лично приходит объявить мне благодарность. Так что ты должна мной гордиться!

— Я горжусь, — серьезно ответила Галя.

Степан Ильич вернулся в зал. Народу поубавилось — вечер шел к завершению. Оркестр умолк, и теперь из стоявших на сцене колонок лилась тихая музыка. Свет притушили, и несколько пар медленно кружились, не мешая друг другу. Мария Васильевна сидела за столиком и с улыбкой смотрела на танцующих. Увидев мужа, помахала ему рукой.

Степан Ильич подошел, сел рядом.

— Ну что, по домам? — спросила Мария Васильевна. — Нагулялись, наелись, навеселились… Хочешь салатику? Тут еще осталось.

— Да ты что! — отмахнулся полковник. — Я и так уже по швам трещу.

Прищурившись, он смотрел в зал и вдруг встал, коротко кивнул и протянул жене руку:

— Позвольте пригласить вас на танец!

Мария Васильевна улыбнулась, легко поднялась, и они присоединились к танцующим парам. Степан Ильич сперва старомодно держался на расстоянии, неловко обнимая жену, потом, повертев по сторонам головой, прижал к себе, уткнувшись носом в седую, сладко пахнущую макушку. Мария Васильевна ласково поглаживала мужа по спине.

— У тебя волосы пахнут клубникой, — сказал Степан Ильич.

Мария Васильевна тихо засмеялась:

— Не клубникой, а земляникой. Мылом земляничным.

Они танцевали, пока не смолкла музыка — кончилась пластинка.

Полковник проводил жену к столику, Мария Васильевна взяла свою сумочку, и они вышли из клуба в звездную ночь, полную стрекота цикад.

— Хорошо-то как! — произнесла Мария Васильевна, беря мужа под руку и спускаясь по ступеням. — Спасибо тебе, Степа. А я-то думала, ты меня не пригласишь. Постесняешься.

— Чего мне стесняться? Я ж не с чужой женой танцевал, со своей.

— А с чужой бы не стал?

— Не стал. Да на черта мне чужая?

— А я с Алешей Жгутом танцевала, — призналась Мария Васильевна.

Борзов остановился:

— Когда ж ты успела?

— А пока ты там распекал кого-то, — беззаботно ответила Мария Васильевна. — Знаешь, Степа, у него очень славная жена. Я думаю, если б не она, ты бы со своим Жгутом никогда не справился.

— Ну конечно, — усмехнулся полковник. — Что бы мы, вояки, без вас, женщин, делали?

— А зря смеешься, между прочим. Вы бы, вояки, без нас, женщин, только бы вояками и были. А рядом с нами вы — мужчины, мужья, отцы.

— Тоже верно, — согласился Степан Ильич. — Жаль только, не все женщины это понимают. — Он помолчал. — О чем вы с Мариной Голощекиной секретничали?

Мария Васильевна внимательно посмотрела на мужа и спросила:

— А тебе зачем знать? О своем, о женском. О вас, вояках.

— Про Ваньку небось?

— И про Ваньку тоже. Про то, что вы, товарищ полковник, несправедливо его наказали. И про Никиту говорили. Про то, что он прекрасный муж. А скоро станет и прекрасным отцом.

— Сказала, значит, не выдержала?

— А ты что же, знал? — удивилась Мария Васильевна.

— Знал, — вздохнул полковник. — И очень за нее порадовался. А сегодня смотрел, как Ванька наш чудит, и что-то мне все это не понравилось.

— Ты, Степа, несправедлив к Ивану.

— Маша! — сурово произнес Борзов.

— Да, несправедлив. И не кричи, пожалуйста. Если он твой племянник, это еще не значит, что ты к нему должен относиться строже, чем к другим.

— А ты Антонину помнишь, Таньки нашей учительницу?

— Ну?

— У нее в классе сын учился. И она ему всегда отметки занижала. Ответил на пятерку — получил четверку, на четверку — тройку. Ну и так далее. Я его однажды спросил, не обидно ему? А он мне знаешь что сказал? А чего, говорит, дядя Степа, мне на мамку обижаться? Она же знает, что я на пятерку выучил.