этот корот­кий промежуток времени Баклан проделал огромный объем работы. Чуди­ку также было чем заниматься - он то и дело выезжал на свои «про­слушивания».

Немного в стороне от этих дел остался Генерал Макар. Как-то выпал из обоймы. Ему было поручено срочно подготовить новые боевые машины для следующей операции. Но, так как все уже было практически готово ранее, то вся его работа заняла чуть больше суток. Новые усовер­шенствованные модели Акулы, Годзиллы, Черепашки и прочие тихо спали на длинных полках КБ, готовые в любую секунду выполнить любой же при­каз своих хозяев. И, так как Баклан более ничем не загружал Генерала, тот занялся заготовками грибов на зиму. В этом деле ему также не было рав­ных, как и в конструкторской деятельности. Его не затрудняло поднимать­ся с постели с рассветом и выходить с лукошком по грибы в лес. По кото­рому он перемещался со спринтерской скоростью, и к тому же, как опыт­ный грибник со стажем, легко определял характерные места произрастания грибов. И потому ежедневно оставлял многочисленных конкурентов (со­седей по даче), практически не у дел.

Гуляния по лесу доставляли Генералу незабываемое наслаждение. Сам по себе поиск грибов являлся лишь прологом (по сути). Или спортивным интересом, а в остальном - лишь причина, повод прогуляться по рассветному лесу, окунуться в молочный ночной туман и послушать ровный шелест мелких каплей дождя по кронам многолетних деревьев. И он слушал, а дождь буд­то что-то шептал одному ему известное и тайное, и очень важное. Как шеп­чут пузырьки пены в ванной (они тоже это знают).

И я знаю, о чем они шепчут. Правда не могу точно сказать, вернее - не имею на это право. Раскрывать эту тайну. И не раскрою.

Это что-то вроде колыбельной песни. Именно песни, а не песенки. То есть колыбельная, как фундаментальное музыкальное произведение. Со вступ­лением, с финалом, с кодой, со всем, что там полагается... И мне, когда я её (колыбельную) слушаю, сразу почему-то хочется лечь и уснуть... и долго не просыпаться ...

В течение нескольких дней Макар собрал такой запас грибов, что весь контингент Великой армии, не только напрочь объелся последних, но и за­просто мог теперь всю зиму питаться исключительно данными дарами ле­са.

Даже в комнате пыток между плетями и зубодёрами теперь висели ниточ­ки сушёных грибов с характерными спичечными окончаниями... Только когда в доме кончились все спички, Генерал вдруг понял, что это занятие ему уже надоело...

А Слава находился в глубокой прострации. Он потирал руки (во всех смыслах). Все последние дни он буквально парил в эйфории. И постоянно твердил, встав в позу императора: «...Мы стоим на пороге великих свер­шений. Осталось нанести последний решающий удар... Всего две более-менее сильные группировки остались на моём пути. Я стравлю их между собой, и они перегрызут друг другу глотки. И я завоюю весь московский рынок. Он будет мне негласно принадлежать. И я наполню московский рынок качественным товаром. Всё будет упорядоченно и верно. Всё будет течь в нужных руслах и в нужных мне направлениях. А я буду лишь ино­гда черпать ковшиком из этого золотого потока. Но изредка... Вы же знаете мои скромные потребности - глоток доброго вина, хорошая сигаре­та, чистый воротничок. Главное - бизнес!! Без твёрдой руки он погрязнет в хаосе. Но я наведу порядок. Если бы в каждой отрасли народного, или ка­кого там теперь (?), хозяйства, правил бы такой же строгий, но умный и справедливый руководитель как я (скромно)... Наша страна давно уже не сидела бы в жо..., а диктовала бы всему миру, как на..., и как надо... И наши корабли вселенной бороздили бы Большой театр… и т.д. и т.п.

И хотя Баклан твердил всё это на полном серьёзе, к его словам особо никто не прислушивался. Да и вообще ребята мало придавали значения всем Баклановским бредовым речам, когда в них напрочь отсутствовала какая-либо конструктивность, ну, или, на худой конец громкость…

Тем временем Пистончика вызвали на очередной допрос. Буквально из ниоткуда возникает вполне естественный вопрос, - что же на этот раз инкриминируют вору в законе Петрову правоохранительные органы?

А он уже не выглядел таким гордым и уверенным в себе, как ранее. В его маленьких, но злобных мозгах разыскивала отсутствующие напрочь изви­лины одна беспокойная мысль - как выпутаться из этой передряги? Теперь он готов был «топить» всех и каждого, сдавать всех подряд, лишь бы хоть немного скостить себе, надвигающийся на него огромным айсбергом, вполне заслуженный срок. И следователь почувствовал это, он заметил ту разительную перемену, которая произошла с Пистончиком за сравнитель­но короткий промежуток времени. И потому, изобразив одновременно доброе и снисходительное лицо, задал подследственному несколько зако­выристых вопросов.

- Мы тут перехватили «маляву». Вы знаете, господин Петров, что такое малява? Нет? Скоро узнаешь. Вот она. Здесь написано дословно: «Ле­нина замочил Пистончик». Я вот думаю, - откуда они всё знают, даже лучше нас? Так вот, уважаемый Дмитрий Викторович (следователь, так же, как и Слава Бакланов, общался с людьми, периодически обращаясь к ним то на «ты», то на «вы», в зависимости от весомости произноси­мого), сообщаю вам, что на зоне, убийц воров в законе, мягко говоря, не жалуют. А грубо говоря, - не прощают, то есть, мягко выражаясь, «опускают». Твоя толстая задница, Пистончик, придётся им по вкусу. Это уж я вам точно говорю, господин Петров.

Следователь возлагал на этот допрос огромные надежды. Однако показания подозреваемого смешали всю его стройную версию в хаотичное нагромождение фактов и домыслов. То есть, она рухнула как карточный домик от динамита, и огромная папка дела №... вновь покрылась плотным тума­ном сомнений и разочарований.

А потому майор милиции (не буду называть его фамилии), добро улыб­нулся Пистончику, приблизился к нему вплотную, и неожиданно резко наотмашь ударил внешней стороной своей правой ладони (или кисти?) по круглому лицу подследственного, отчего последний качнулся, и, упав со стула, громко ударился головой о стенку.

ПС: Грибы, собранные в дождливую погоду, портятся особенно быстро, поэтому их сразу же нужно подвергать тепловой обработке.