«Только бы мне увидеть его! Только бы поговорить с ним! Но эта противная актриса… ох, актриса… И что он в ней нашел?»

Словом, сегодня днем она набралась смелости и проскользнула в «Мечту» через служебный вход.

Она уже успела узнать, что Вася живет в 405-м, а Наташа — в 303-м номере. На стук в дверь с цифрами 405 никто не отозвался. Ира стояла с сильно бьющимся сердцем, но из номера не доносилось ни звука.

«Наверное, он у нее», — сказала она себе.

Поколебавшись, Ира спустилась на третий этаж, но стучать не стала, а нагнулась и, словно маленькая девочка, посмотрела в скважину. Хотя в корпусе недавно поставили электронные замки, прежние, которые отпирались обыкновенными ключами, убрать не успели.

«Боже, какой ужас…»

То, что произошло в номере 303, было и в самом деле ужасно — настолько, что все мысли о Васе, свидании и многообещающем разговоре сразу же вылетели у Иры из головы. Ей хотелось только одного — поскорее убежать оттуда.

Она промчалась вниз по ступеням, выскочила из здания. Дождь только что перестал моросить, и она поспешила к первому корпусу «Мечты», который располагался примерно в сотне метров от второго.

Вернувшись в свой номер и отдышавшись, Ира задумалась. Возможно ли, чтобы…

«Нет, — подумала она, уже сомневаясь, — нет, наверное, я ошиблась… Этого не может быть! Не может быть…»

И тут в ее мысли вторгся властный, громкий и крайне неприятный стук в дверь. Поначалу Ира решила не обращать на него внимания, но он повторился, еще громче и настойчивее.

— Ирина Николаевна! Нам известно, что вы там!

— Мне ничего не нужно! — крикнула она, не выдержав. — Оставьте меня в покое!

— Откройте! Полиция, — раздалось из коридора. — Иначе мы вынуждены будем вышибить дверь!

Отпустив Николая, Павел выпил кофе, который ему принесла Ирина Федоровна, и вызвал для повторного разговора Зинаиду Неволину.

По правде говоря, следователь был почти уверен, что она выдумала и незнакомца на обрыве, и испуг Натальи Тепловой. Но гримерша стояла на своем, и сменившая ее Лариса подтвердила ее показания.

— Вы не помните об этом человеке ничего определенного? Как он был одет, как вообще выглядел?

— Я пыталась вспомнить, — сказала Лариса, морща лоб. — У меня все время в голове вертится, что с ним было что-то не так… Но я не помню, что именно. Мне песчинка в глаз попала, поэтому я думала только о ней…

Вслед за Ларисой Павел пожелал поговорить с Володей Сокольским. Тот упомянул о разбившейся тарелке и со вздохом признал, что с самого начала все пошло наперекосяк.

— Сначала Дымов, потом неприятность со Славой, затем Наташа…

У Павла мелькнуло в голове, что отвертку в печени вряд ли можно отнести к разряду обычных неприятностей, но он не стал настаивать.

— Скажите, а актеры часто устраивают розыгрыши вроде того, который решила устроить эта компания?

— Все актеры — сволочи, — мрачно сказал Володя. — То есть не все, бывают и нормальные люди, но вообще — сама профессия настолько ненормальная, что их часто заносит. Вы бы знали, какие шутки они иногда устраивают первого апреля… это вообще чума.

По правде говоря, Володя с некоторым беспокойством ждал момента, когда следователь напомнит ему, что сам Володя был в номере недалеко от места преступления и при желании легко мог бы проткнуть актрису ножиком. На сей счет Сокольский заготовил массу убедительных оправданий, но, к его удивлению, они не понадобились. Павел отпустил его и пожелал поговорить с режиссером.

— Значит, вы сегодня уезжали? Почему?

Антон насупился.

— Я сказал, что ездил подбирать натуру для одной из сцен, но это брехня. На самом деле я просто хотел побыть один.

— Почему? В группе была настолько нездоровая обстановка?

— Нет, обстановка была обычная. Просто они все мне надоели. Я уже видеть их не мог.

Отпустив режиссера, Павел посмотрел на часы, нахмурился и позвонил Теличкину, но тот не отвечал. «Ищет Алмазову, что ли? Если она не у себя в номере, где она может быть? Или капитан решил отличиться и сам допросить ее?»

Но следователь не стал ломать голову над этим вопросом. В конце концов, у Теличкина просто могла сесть батарея в телефоне. Решив, что в любом случае тот сам его найдет, Малышко вызвал для допроса Надю.

Она так горячо принялась защищать Васю, что, когда речь зашла о ее собственном алиби, стала краснеть и путаться. Все же она вспомнила, где именно находилась в интересующий Павла промежуток времени, и назвала людей, которые ее видели.

— Вы, кажется, дружите со сценаристкой? — спросил следователь. — Скажите, что вы о ней думаете?

Надя заерзала на месте. Она хотела сказать, что Марина — хороший человек и вообще не способна ни на какие противоправные действия, но что-то — назовем это пятым, десятым или каким угодно чувством — удержало ее от славословий. При всей своей внешней эксцентричности Надя была чрезвычайно здравомыслящей барышней, и раз уж следователь так интересовался Мариной, значит, у него были на то веские основания.

— Я не настолько хорошо ее знаю, чтобы делать какие-то выводы, — промямлила Надя. — Со многими другими членами группы я работала раньше, и, если вы спросите меня о них, я вам отвечу, что они не убивали. Но Марина… Я не хочу сказать, что она могла убить, — поспешно прибавила девушка, — мне кажется, она не такой человек. То есть даже мысль об этом в голову не приходит… С другой стороны, я знаю ее всего-то несколько недель. И она держится довольно замкнуто, хоть мы и сидим за одним столом…

Однако, когда она выходила из кабинета, она почувствовала себя почти что предательницей.

«Боже мой… А если он на основании моих слов решит, что надо ее арестовать? Нет, — тут же сказала она себе, — этого не будет. Ведь Дина видела постороннюю, которая бегом покинула корпус вскоре после убийства…» Но лицо у Нади было виноватое, и, когда Марина увидела его, в душе ее мелькнуло нехорошее предчувствие.

— Он обо мне спрашивал? — поинтересовалась сценаристка с подобием улыбки.

— Н-нет… То есть спрашивал. Но не особо…

«Ну ты и дрянь», — с отвращением подумала Марина. И, когда следующей для допроса вызвали ее, она переступила порог кабинета с желанием дать бой человеку, который собирался перевести на нее все стрелки.

Павел поглядел на лицо свидетельницы, дышавшее враждебностью, и усмехнулся. Эта усмешка, которая ровным счетом не значила ничего, разозлила Марину еще сильнее.

— Вы хорошо знали потерпевшую? — спросил следователь, когда формальный этап допроса — фамилия, имя, отчество, профессия свидетеля и прочее — был пройден.

— Я ее видела каждый день. Но особого желания общаться с ней у меня не было.