— Почему?

Марина пожала плечами:

— Потому.

Потому что она была недалекой, беспутной и бездарной стервой. Потому что считала, что имеет право говорить мне вещи, которые я должна терпеть. Впрочем, слово «стерва» когда-то означало всего лишь падаль — не более. Теперь Наталья Теплова вернулась, так сказать, к истокам. И жалеть о ней я не собираюсь.

Павел молчал, покачивая в пальцах ручку. Но Марина была не из того теста, что остальные свидетели. Она не стремилась заполнить паузу разговорами или попыткой оправдаться.

— Я правильно понимаю, что у вас были напряженные отношения? — спросил наконец следователь.

— Вам наверняка уже об этом говорили, и не раз. А вы? У вас ни с кем никогда не было напряженных отношений?

Вопрос прозвучал вызывающе. Нет, он не ошибся: свидетельница определенно нервничала, но сдаваться не собиралась. Павел почувствовал прилив интереса. Голубец, Сокольский, рыжая Лариса, ее сообщники, которые, не моргнув глазом, нагло лгали ему на первом допросе — это все была, по большому счету, мелочь, как противники они были ему абсолютно неинтересны.

Достаточно было лишь слегка нажать на них, и они на глазах превращались в человекообразных слизняков, падали духом, пускались в длинные излияния, с готовностью рассказывали все, что знали, и даже то, чего знать в принципе не могли — к примеру, о том, как испугалась актриса, увидев где-то вдалеке непонятно кого. Они строили из себя королей жизни, но короли-то были голые, даже не так: голенькие. На каждом допросе Павел ощущал себя как на фехтовальном поединке, и после череды довольно-таки убогих соперников ему наконец попался кто-то, кто был готов дать отпор.

— Здесь вопросы задаю я, — напомнил следователь ровным тоном.

— Ну да, вы наверняка ангел с крылышками. И взяток не берете, и невинных людей не сажаете.

За последние несколько часов Малышко перевидал множество самых разных людей, но, хотя они порой и пытались его уесть, никто из них не обвинял его в коррупции. Он сделал вид, что оглядывается.

— Крыльев у себя не вижу, — съязвил он. — А взяток я действительно не беру.

— Это вы мне сейчас говорите…

— Уймитесь, женщина.

— Ага, ясно. Больное место, значит. — Глаза Марины сверкнули. — Наверняка и зарплата в вашем захолустье маленькая, а жить-то надо. Да? Я права?

— Я смотрю, вы прямо специалист. Такие слова употребляете! Захолустье, ну надо же! Интересно, а городок в Челябинской области, где вы родились, тоже захолустье? Или нет?

Марина почувствовала, что увлеклась и перегнула палку. И еще ей не понравилось, что любой ее довод противник (она уже не сомневалась в том, что напротив нее сидит именно противник, причем непримиримый) с непостижимой ловкостью обращал против нее.

— Что, уже навели обо мне справки? Ну-ну. — Она подалась вперед. — Номер мой хорошо обыскали? Может, нашли окровавленный нож, который сами же и подбросили? Имейте в виду, если я обнаружу, что чего-то не хватает, я подам на вас жалобу.

Последние две фразы плохо стыковались, но Павел прекрасно все понял.

— Окровавленного ножа не нашли, а что, вы знаете, где он находится?

— С какой стати? Я ее не убивала.

— И понятия не имеете, кто это сделал?

— Не знаю и знать не хочу.

— Что вы делали сегодня с двух до половины третьего?

— Работала. Переделывала сценарий. Вас это удивляет?

— Кто-нибудь может это подтвердить?

— Я работаю одна.

— Когда вы работали, вы не заметили ничего особенного? Может быть, слышали какой-то шум, видели кого-нибудь или…

— Около полудня заходила горничная. Я вышла в коридор, чтобы она смогла убрать номер. Она мне помешала, сбила рабочий настрой. Потом я думала только о сценарии. Слышать шум, крики, борьбу и прочее я, извините, просто не могла, потому что мой номер на пятом этаже, а убийство произошло на третьем.

Мысленно Павел отметил употребленные Мариной в запальчивости слова: шум, крики, борьбу. Будь перед ним кто попроще, он бы счел их вполне весомым доказательством невиновности, потому что человек не знал, что Теплову убил кто-то, кого она ни капли не опасалась, и смерть наступила мгновенно, так что ни о какой борьбе не могло идти и речи.

— Расскажите, пожалуйста, о ссоре, которая у вас сегодня произошла с убитой.

«Все одно к одному, — ожесточенно подумала Марина. — Шьет он мне это дело, ох, шьет…»

— Обычная ссора. Она постоянно ко мне лезла.

— Почему?

— Потому что такие, как она, очень любят самоутверждаться за счет других. Особенно тех, кто послабее.

— Ну вас-то слабой никак не назовешь, — заметил следователь без тени улыбки. — Кажется, это вы после ссоры сказали кому-то следующие слова: «Задолбала, сука, убить ее мало»?

Марина остолбенела. Ай, спасибо, Надюшечка, спасибо, милая… (Сценаристка не знала, что ее выдала вовсе не Надя, это Володя, который в то время проходил по холлу, слышал ссору и то, что последовало за ней.)

— Я не помню такого, — заявила она.

— А свидетель сказал, что собственными ушами слышал эти слова.

— Значит, пусть сходит к лору, прочистит уши.

Опять грубим, печально помыслил Павел. А грубость у женщины на допросе — скверный признак. Последняя, кто ему грубила, удавила подушкой своего маленького пасынка, который надоел ей своим хныканьем.

— Вы настаиваете на том, что свидетель солгал?

— Да, настаиваю. Я не грозилась убить Теплову и не убивала ее.

— Ясно. — Павел вздохнул, и ничто в его лице не указывало на то, что он готовится нанести решающий удар. — Свекровь вы, значит, тоже не убивали?

…И тут Марина почувствовала, что штамп, который ей часто встречался в книгах — кровь заледенела в жилах, — вовсе не штамп, а самое что ни на есть прямое отражение реальности. К примеру, сидишь на стульчике напротив какого-то несолидного лохматого пацана с холодными глазами, беседуешь с ним о том о сем, и он почти доброжелательным тоном произносит единственную фразу, и ты словно воочию видишь — и ощущаешь, — как вся твоя жизнь катится в тартарары.

— Я не понимаю, при чем тут свекровь… — пролепетала она и угасла.

Павел несколько мгновений буравил взглядом ее лицо, с которого окончательно сбежали все краски, и сделал вид, что листает блокнот.

— Дело относится к 2001 году, вы ударили ее ножом в бок, — бесстрастно перечислил он. — Женщина потеряла много крови, но выжила. Потом она показала, что сама случайно себя пырнула, но врачи сходились в одном: характер раны таков, что сама себя ударить она никак не могла. Ее сын, тогда ваш муж, сразу же показал на вас, как только приехала милиция… Следователь закрыл дело, потому что потерпевшая отказалась давать показания против вас. Вскоре после этого вы развелись и уехали сначала в Челябинск, а потом в Москву. — Павел прищурился. — Мне напоминать вам, что Наталью Теплову тоже зарезали ножом?