муже, что-то сильно защемило в груди Матвеича, словно металлическим кольцом стянуло горло. Помолчав какое-то время, Матвеич спросил:

– Угомонились пострелы?

Матрёна тихо, словно боясь их разбудить, ответила:

– Слава богу, уснули. И ездовой ваш уснул. Так храпит, что аж стены дрожат. – Она улыбнулась. – А вы что ж не ложитесь, Егор Матвеич, намаялись за день-то?

Матвеич словно и не слышал её вопроса. В душе его кипел ураган, совершенно новое, ранее неведомое ему природное явление, застилавшее разум, сильными толчками гнавшее в жилах кровь. Он вытер пилоткой разом вспотевший лоб и, сам себя не слыша, и не поняв, что это говорит он сам и никто другой, не глядя на Матрёну, прошептал:

– С сентября свой продовольственный и денежные аттестаты переведу на тебя (он и не заметил, как перешёл на «ты»).

– Егор… – открыла рот Матрёна.

Он резко пресёк её:

– Молчи, Матрёна, и слушай. – Он нервно откашлялся. – Худо-бедно, с голоду не помрёте. Если муж твой не разыщется, если Господь сохранит меня и вас с детишками, обещаю – вернусь и женюсь на тебе. Согласна ли ты?

Матрёна разревелась, обняла Матвеича; её горячие слёзы потекли по его шершавым щекам, шее, покатились за ворот гимнастёрки. Он прижал её к себе, гладил по плечу, испуганно приговаривая:

– Ну-ну, что ты, милая, не плачь, не плачь…

Ночью Матвеича разбудил участковый милиционер Иванов:

– Матвеич, вставай, рота ваша ушла. Вставай же, леший тебя забери!

Соколов резко вскочил с постели и, не отойдя ото сна и не понимая, что от него надо милиционеру, вскрикнул:

– А?! Чего?! Кто?!

– Рота ваша ночью снялась и ушла из села, вот чего!

Матвеич быстро оделся. Натягивая сапоги, опрокинул пустое ведро, загремевшее на всю избу. Проснулись дети. Младший, четырёхлетний мальчик, с испугу заплакал. Выскочившая из-за занавески Матрёна, босая, в одной льняной ночной рубашке, бросилась успокаивать ребят. Матвеич растолкал Кутяйкина.

– Беги, Ваня, в избу, где ротный квартирует. Узнай там, что, да как. Из конюшни приведи Милку. Бегом!

Матвеич с участковым вышли на крыльцо, где уже сидел молодой милиционер Глазьев, державший карабин между ног. Глазьев тут же вскочил, оправил мундир, отдал честь. Лил дождь. Из-за низкой облачности тьма стояла непроглядная. Вокруг тишина, даже собаки не тявкали. Мужики закурили. Участковый, поправив висевший на плече карабин, сказал:

– Странно как-то. Ушли, не попрощавшись. А вы-то как? Догонять будете?

Злость распирала Матвеича. «Как такое могло случиться, – думал он, – чтобы своих бойцов оставили? Что ж это за ротный такой с политруком? Чем бойцов кормить будут?» Конечно, Матвеич понимал, всякое в армии случается. И в мирное время, в летних лагерях бывало, то медпункт забудут, то клуб полковой, то повозки вещевого обоза потеряют… А сейчас война… Но всё равно обидно.

Прибежал весь мокрый Кутяйкин. Взобравшись на крыльцо, чуть отдышался и доложил:

– Ушли, товарищ старший сержант! Форменно ушли. Все до единого. И повозки ротные ушли, и Милку нашу, черти, с собой увели!

Матвеич глянул на ручные часы, было почти четыре утра. До восхода солнца еще час. Но восхода никакого не будет, лиловые тучи ползли низко и плотно, без разрывов. Значит, светать начнёт не ранее семи. В темноте, под дождём, определить, куда ушла рота, будет непросто. Надо ждать рассвета. Матвеич повернулся к участковому.

– Товарищ Иванов, а вы как сюда добрались? Каким транспортом?

Участковый засмеялся.

– На своих двоих, Матвеич. Но нам-то спешить некуда, мы поутру в соседнее село пойдем. Это вам роту догонять.

На крыльцо вышла Матрёна в наброшенном на плечи ватнике.

– Пойдёмте в дом, мужчины, чай пить будем. Что толку под дождём мокнуть?

За столом, прихлёбывая горячий чай из глиняной кружки, Иванов заговорил задумчиво, будто сам с собой:

– Как-то всё это странно. Выходит, ночью прибыл нарочный с приказом, и рота быстро и тихо снялась. Послушай, Матвеич, а рация была в роте?

– Нет, не было рации.

– Странно, – продолжал участковый, – кому ночью понадобилась стрелковая рота?

С улицы послышалось громкое ржанье.

– Милка! – радостно вскрикнул Кутяйкин, выскочил из-за стола и бросился из избы.

Матвеич с милиционерами вышли на крыльцо и увидели, как Кутяйкин заводил лошадь во двор, как обнимал её ласково, гладил по мокрой шее, приговаривая:

– Милая моя, дорогая, умница. Сама пришла. Хорошая моя.

Кутяйкин завёл кобылу в большой сарай, где квохкали куры (коровы у Матрёны не было, не было и коровника), привязал ей торбу с овсом, и из сарая ещё долго слышалось:

– Хорошая моя, милая, умная…

К семи утра стало проясняться, но дождь не прекращался. Воздух был прохладный, сырой, наполненный запахами прелого навоза, гниющего хвороста, грибов… В селе горланили петухи, нехотя тявкали собаки, мычали коровы и блеяли козы, сгоняемые мальчишками в стадо. Матрёна быстро накрыла стол, крупными кусками нарезала чёрный хлеб, выставила тарелки с салом, варёными яйцами. Пыхтел вёдерный самовар. Дети ели густую овсяную кашу, приправленную постным маслом, с удовольствием посасывали куски рафинада, выложенные на стол Матвеичем.

Кутяйкин первым вышел из-за стола, поблагодарив хозяйку, низко поклонившись по сельскому обычаю. Он вывел Милку со двора и, пользуясь тем, что роты не было и некому готовить чай, отправился с разрешения Матвеича на речку мыть кобылу. В девять утра они с Соколовым должны были начать поиски роты. Не успели Матвеич с милиционерами закурить на крыльце, ездовой на Милке примчался обратно. Влетев во двор, он закричал:

– Немцы! На реке! Немцы!

Матвеич с милиционерами переглянулись. Подбежавший Кутяйкин доложил:

– На той стороне немцы. Шебуршат в камышах.

– Толком и по порядку докладывай, – строго оборвал его Матвеич, – сколько немцев? В каком месте? Есть ли незаметный подход к воде?

– Сколько их, сказать не могу, за камышами не видно. Но переговаривались несколько человек. Похоже, готовятся к переправе. Может, лодки подтащили. Подход удобный к воде есть. Как раз слева от схода, где кобылу купал, кусты ивняка, а справа – большое поваленное дерево.

– Матрёна! – крикнул Матвеич. – Собирай детей, самые необходимые пожитки, продукты, запрягайте с Кутяйкиным кобылу в телегу и быстро вон из села. Чтоб через пятнадцать минут духу вашего здесь не было!

Матрёна без слов кинулась исполнять приказ. Кутяйкин, переминаясь с ноги на ногу, робко спросил:

– А как же вы, Егор Матвеич?

– Марш исполнять приказ! Да карабин не забудь! За Матрёну и детишек головой отвечаешь, – приказал Матвеич.

Тут же забыв про ездового, спросил милиционеров:

– Что у вас с оружием?

Милиционеры сняли с плеч карабины, открыли кобуры, достали из них наганы, показали Матвеичу. В их подсумках оказалось всего двадцать патронов, да ещё по десятку револьверных патронов на брата.

– Негусто, – буркнул Матвеич и ушёл