Наташки не было дома: в трубке ныли длинные гудки. Но позвонить уже хотелось страстно, все равно куда. Меня телефонные разговоры всегда успокаивают и настраивают на деятельную волну. Я набрала знакомый номер:

— Макс, детка, ты уже пришел из школы? И как химия?

— Химия терпит, — ответил ребенок. — В пятницу контрольная, и после будем пить шампанское. Шучу, шучу, будем пить яблочный уксус. Ма, я домой хочу! Меня бабуля этим уксусом достала. Я даже на любой суп согласен. Я приду?

Мне страшно хотелось, чтобы Макс вернулся. Но как объяснить ему, зачем Агафангел поживет немного в моей спальне? А если вдруг явится Бек и снова напустит дыму?

— Пожалуйста, мальчик, побудь еще у бабушки! — взмолилась я. — Видишь ли, у меня неприятности на работе…

— Угу, я слышал. У вас девицу в Первомайском парке раздели.

— Она из моего класса.

Макс присвистнул.

— Вот оно что! Так, может, я приеду и поддержу тебя морально? И Барбос поддержит! Он уже два раза надул бабуле на ковер и скоро будет объявлен персоной нон грата. К тому же вчера вечером залез под бабушкину кровать и выл нечеловеческим голосом. Мы всю ночь его оттуда вытащить пытались. Забьется, свин, в угол, замолчит, будто нету его, а только мы ляжем, он снова как заорет! Так и прыгали вокруг него почти до утра, пока он сам не устал и не охрип. Мам, я принесу Барбоса? Тебе веселее будет.

— Что же тут веселого? Я и так плохо сплю.

— Ну вот и будешь с ним бороться. А я после сегодняшней ночи в школе был, как побитый. Заснул на литературе под какие-то стишки. Видишь, тебя опозорил. Я несу Барбоса?

На Барбоса я согласилась рассеянно, неизвестно почему. Я устала, я очень устала и не знала, что делать. Так ничего и не придумала.

Сейчас я никак не могу понять, зачем я мудрила и все придумывала для себя какие-то выходы. Ведь ясно было, что события случаются сами по себе, нисколько не считаясь с моими планами и желаниями. Даже и в обычной жизни так бывает, а тут уж совсем пошло что-то невероятное и бессмысленное. Нет, надо плыть по течению, как соломинка, крутиться в водоворотах, задерживаться у камней и коряг — но главное, плыть, а не тонуть. Только и всего. Лишь бы уцелеть.

Помню, я решила для Макса сварить супчик. У мамы в последнее время еда готовилась по системе какой-то Сопиной-Козицкой. Получалось нечто безвкусное, сбалансированное по белкам и углеводам, насыщенное магнием, марганцем, селеном и прочей мурой. Есть все это можно было только из идеологических соображений, предварительно минут сорок поизучав брошюру Сопиной-Козицкой. В брошюре научно и даже вкусно описано, как марганец и цинк круговращаются в кишечнике и обеспечивают скушавшему их вечную силу и молодость. Почти как у Бека! Макс брошюр терпеть не мог (бабушка их читает вслух, когда он обедает), а сбалансированные блюда называет не иначе, как козьи сопли. Боюсь, бедный мальчик похудел за эти дни! Суп мой уже кипел, благоухал, но в тот день все у меня валилось из рук. Я дважды поранилась, пока резала морковку. И тут раздался звонок в прихожей. Я очень хотела, чтоб это был Макс. Это Макс! Те, кого я видеть не хочу, не звонят в дверь, а проходят сквозь стены!

Нет, иногда они ведут себя прилично. Гарри Иванович Бек на сей раз чинно позвонил в дверь. Он предстал передо мной в том же поношенном кожаном пальто, в котором в троллейбусе прикидывался капитаном Фартуковым. С утра моросил дождь, и в его редких курчавых волосах поблескивали мелкие капли. Самое удивительное, что левый глаз у него совершенно заплыл и почернел. Когда он пытался приподнять распухшее веко, оттуда выглядывало что-то неприятно-кровавое. В руках Гарри Иванович держал небольшой сверток. Вид посланец тьмы имел жалкий донельзя.

— Добрый вечер, Юлия! — вежливо поздоровался он. Я ничего не ответила. Меньше всего мне хотелось сейчас с ним беседовать. Принесла нелегкая! Я ведь те полчаса, пока суп варила, была счастлива и свободна!

— Ты даже не пустишь меня на порог? — спросил он тусклым голосом отвергнутого поклонника. — Я ведь не хочу сделать тебе ничего плохого…

Я собралась было, по наущению Агафангела, без всяких объяснений закрыться на все замки, как вдруг некстати приотворилась дверь квартиры напротив. Черепашья физиономия соседки Раисы Михайловны блеснула глазками и растянулась в притворной улыбке:

— О, это вы, Юлия Вадимовна! А я слышу шум, думаю, дочка идет, Людочка. Она всегда ключ забывает, а я ее так жду, так жду! Слушаю шаги на лестнице: не Людочка ли?

Раиса Михайловна некоторое время что-то слащаво врала про Людочку, а сама так жадно разглядывала Бека, будто собиралась его проглотить. Наконец она не выдержала неизвестности и нагло поинтересовалась:

— А вы, — не знаю вашего имени-отчества? — мы, кажется, знакомы? Это вы помогали Широковым выносить пианино? Вы не встретили Людочку по дороге? Она, наверное, в гастроном зашла… Она должна мне клофенак принести — без него пропадаю! Голова кружится, совсем не могу телевизор смотреть. А я так люблю Комиссарова. Такой представительный мужчина! И тема сегодня интересная: жена изменяет мужу с его любовницей. А тут голова кружится! Даже подташнивает.

Нисколько эту каргу не подташнивало. Она так и впилась в Бека, а когда заметила у него синяк в пол-лица, ее любопытные глазки двинулись из орбит не по-черепашьи даже, а по-рачьи. Мне ничего не оставалось, как впустить Бека в квартиру. Раиса Михайловна вытянула морщинистую шею и стала метать улыбки в глубины моей прихожей, откуда скромно выглядывал Гарри Иванович.

— Юлия Вадимовна, может, у вас клофенак найдется? А то я не могу Комиссарова смотреть, — попыталась она продлить удовольствие вползания в мою частную жизнь. Я ничего не ответила и с досадой захлопнула дверь. Бек топтался в прихожей и изо всех сил прикидывался ягненком.

— Я, собственно, только на минуточку, — сказал он со вздохом. — Не хочется занимать твое драгоценное время, тем более, что у меня и своего немного. Вот забежал попрощаться. Уезжаю!

Я удивилась:

— Куда же?

— В Ростов-на-Дону. Здесь мне не по климату. Я ведь аллергик. Видишь ли, пыль в каждом городе своя, неповторимая. Ваша пыль не пошла мне впрок. Чихаю, и все тут.

Я никогда не слышала, чтоб он чихал. Аллергия его не правдоподобнее головокружений Раисы Михайловны. Вообще его тон был лживый и неубедительный, будто он подражал кому-то другому, много глупее себя. И его пальто потертое выглядело фальшиво (сзади, где хлястик, даже пуговица на нитке висела!), и скромность, и синяк под глазом… Я уговаривала себя быть начеку. Потому хотя бы, что не боялась его. Ни капельки! Рассказ Агафангела казался книжным, нелепым и невероятным. А главное, ни малейших рогов у Гарри Ивановича не было, даже скрытых волосьями. Я видела определенно круглый, гладкий череп. Но зачем-то же он пришел?

— Я тапочки твои принес, — сказал он в ответ на мои мысли. Вот это на него похоже! — Глупо вышло в последний раз… Но что делать! Насильно мил не будешь, вот ты тапочком в меня и запустила.