– Не бойся, это проверка, устроенная Богом Чем ниже Он нас пригибает, тем ближе мы к свету.

Как ни вразумлял я ее, что нас выследила банда, подонки из Восточной Европы, она не желала меня слушать.

– Если они потребуют у меня выкуп, я заплачу. Если станут бить, я приму это как необходимое страдание.

Ни один мой довод до нее не доходил. Мне больше нечего было от нее ждать. Пора было привести в порядок мысли. Я с содроганием повторял про себя словечко «бандитизм». Кто они такие? Неужели нас выдали? Я понимал, что Синди, женщина с золотым зубом, служила приманкой, что двое мерзавцев хотели меня запугать, но с какой целью? Чтобы затянуть нас в свою организацию? Всю ночь, предусмотрительно подперев дверь мебелью и забившись под одеяло (теперь мы с Дорой спали врозь), я придумывал сценарии один другого чернее. Как я мог забыть, что проституция – в первую очередь бизнес? Я воображал себя свободным, но вот и на меня нашлись сутенеры. Со страху я насочинял страшных историй: соприкосновение «честного человека» с преступной средой всегда подобно пожару. Общество предлагало мне рассрочку, друзья предостерегали. Только самолюбие помешало мне призвать на помощь Жюльена.

Спустя неделю, дело было в среду, я возвращался с работы, проявляя усиленную осторожность, и увидел у своего дома полицейскую машину. Я сразу понял, что дело дрянь. Дора подверглась нападению и попала в больницу. Угрозы ее жизни не было. Не довольствуясь разгромом в квартире, незнакомцы сломали ей нос, ребра, она получила сотрясение мозга. Без видимой причины, просто из склонности к насилию. Я нашел свою возлюбленную в палате отделения неотложной помощи в больнице «Отель-Дье», перевязанную, под капельницей. Глядя на нее, я онемел от жалости. Псевдомудрость посвященной не смогла ее уберечь. На ее лице застыло выражение недоверчивого ужаса. С обескровленными губами, с расширенными от страха глазами она походила на лежачее надгробное изваяние. Плача, она подтвердила, что на нее набросились, скорее всего, те же двое сутенеров, что побывали раньше у меня. Приметы совпадали. С показной издевкой они приставили ей К горлу крестовидную отвертку. Ни слова не говоря, ничего не требуя, словно выполняя контракт, они принялись ее избивать. Она пыталась их усмирить, подействовать на них кокетством Но на сей раз проповеднице не удалось превратить варваров в агнцев. Пир утонченности выродился в торжество диких хищников. Ангел ухнул в грязь.

– Это я во всем виновата, Себ, ты уж меня прости. Брось меня. Я затащила тебя в омут мерзости. Я вытирал ей слезы, утверждал, что все устроится, что я ее защищу. Сам я в это не верил. Мы высвободили слишком мощные силы, которые теперь оборачивались против нас самих.

Вернувшись к себе, я поспешно собрал чемодан, торопясь быстрее покинуть проклятое место. Управляющий домом оставил мне на автоответчике сообщение с просьбой как можно быстрее аннулировать арендный договор. Совладельцы не желали больше терпеть связанные с нами скандалы. Меня также вызывали в комиссариат округа. Я нашел убежище на расстоянии нескольких кварталов, на улице Паве, в маленькой гостинице рядом с синагогой, которую денно и нощно охраняла полиция. Там я провел десять дней, пулей влетая в номер, только чтобы переодеться и забрать почту. Я временно отменил свои коечные труды, делая исключение только для клиенток, принимавших меня у себя. Сразу после работы я навещал Дору. Она поправлялась, но пребывала в унынии и подумывала о том, чтобы забраться подальше от Парижа. Она предложила мне несколько вариантов – забыл какие.

Как-то утром, проведя отвратительную ночь, полную кошмаров, от которых у меня прерывалось дыхание и сохло во рту, я зашел в «Курящую кошку», выпить, как обычно, чашечку кофе с круассаном. Хозяин, бывший алкоголик с затрудненной речью, передал мне записку, которую оставил накануне какой-то мальчишка. Записка была от Доры: неуклюжим почерком она уведомляла меня, что покидает Францию. Лучше ей удалиться, ведь она приносит мне несчастье. Она по-прежнему меня любит. Я выскочил из кафе, как полоумный, и помчался к больнице «Отель-Дье»; я не мог поверить тому, что прочитал в записке. Не может она так меня подвести во второй раз! На углу улицы Фран-Буржуа, в этот час почти безлюдной, старый «мерседес» ржавого цвета с хромированной решеткой радиатора резко затормозил прямо передо мной в тот момент, когда я ступил на мостовую. Я чуть не оказался на капоте. О случайности не могло быть речи. Водитель, небрежно высунувший в открытое окно локоть, в синих солнечных очках, приказал мне сесть в машину. Я узнал его по акценту, это был Ральф. Я еще не оправился от неожиданности. Какой-то недоносок с развевающейся седой шевелюрой распахнул заднюю дверцу машины, вылез, схватил меня за ворот пиджака и без лишней грубости посадил в машину, после чего занял место слева от меня. Этого субъекта с глазами земляного цвета и гнилыми зубами я никогда раньше не видел. По причинам, которые я до сих пор не в силах себе объяснить, я не сопротивлялся. Ральф, демонстрируя мне широкий бритый затылок – кажется, его дела пошли в гору, на нем был вполне приличный костюм, – тут же тронулся с места, оглашая улицу лязгом, развернулся, заехав на тротуар, и вырулил на более широкую городскую артерию. В машине стоял сильный запах дешевой туалетной воды. Порядка ради я все-таки крикнул: – Куда вы меня везете?

Голова моего косматого посетителя смахивала на череп, и казалось, вот-вот отделится от туловища; во всяком случае, она поразительно шустро вертелась на шее. В его обращениях к сообщнику преобладали односложные слова, это был, скорее всего, русский язык, хотя с тем же успехом он мог оказаться албанским или турецким.

– Предупреждаю, если вы не остановитесь, я выйду и обращусь в полицию.

Мой сосед сказал мне «цыц!» одними губами, отчего еще больше стал похож на висельника. Мои предостережения он пропускал мимо ушей. Испорченные передние зубы торчали у него вкривь и вкось, как штакетник опрокинутого забора.

– Мы друзья Синди. Твой не волноваться, – высказался Ральф, чтобы меня успокоить.

Упоминание об этой женской мумии еще больше меня напугало. Мы выехали из Маре, проехали по улице Риволи, по Севастопольскому бульвару в сторону Восточного вокзала. Раз десять, пока машина стояла в пробках, я мог бы распахнуть дверцу и нырнуть в толпу. Но суровый взгляд моего соседа отбивал охоту рисковать: я представлял себе, как легко он меня настигает и колотит, а окружающие отводят взгляды. Подумать только, я добровольно участвовал в собственном похищении, вместо того чтобы найти выход из кризиса! На Барбес мы свернули на бульвар Рошшуар и затормозили у универмага «Тати». Ральф отстегнул свой ремень безопасности и подошел, волоча ноги, к моей дверце, чтобы распахнуть ее, словно я был мэром, а он моим шофером. Казалось, этот убогий пародирует мир богатеев. Его сообщник поспешно вынул из кармана шейный платок и завязал мне глаза. Только хладнокровные преступники способны похитить человека среди бела дня, не боясь вмешательства полиции. Провожатый, стискивая мне предплечье, как тисками, втолкнул меня в какой-то подъезд: я споткнулся о порог, преодолел несколько ступенек, вошел в дверь. Потом мы стали спускаться по длинной лестнице, я чувствовал, как тесно меня обступают низкие стены. Мой нос улавливал ароматы гнили, застоявшейся воды. Мы брели по подвалам, меня уже поташнивало от мерзких запахов канализации. Мои спутники отперли еще одну дверь, и с моих глаз сняли, наконец, повязку. Я находился в каморке с низким потолком, где стоял исцарапанный складной столик и донельзя вытертое кожаное кресло, с которого свисали большие куски обивки. Здесь столько дымили, так много выпили пива, что достаточно было просто глубокого вдоха, чтобы накуриться и нахлебаться. Потолок гудел и неровно подрагивал. Видимо, над головой у меня находился зрительный зал или ночной клуб, возможно «Элизе-Монмартр», благо он располагался неподалеку. Громилы регулярно носили мне еду и водили в туалет. Ответом на все мои вопросы было непробиваемое молчание. Я оказался на краю гибели.