Просто не его женщина.

Одиннадцать тридцать два.

Люций уверен, в гостиной жарко, но его пробивает липкий озноб. Согрето лишь то место на шее, где покоится её рука, да заострённый край уха, опаляемый дыханием.

«Пожалуйста, проснись!», — она — Спящая Красавица, а он — Так Себе Принц.

Быть может, в следующей жизни, у них будет большой дом, пышный от влажного, адского воздуха сад, клубничные грядки и несколько смоляных, как ртуть, церберов — только с виду страшных, но единственная угроза, которую те станут источать, это желание зализать хозяев до смерти.

В этом доме заведётся шкаф, похожий на людоеда, а потом дети. Он согласен на визги и писки, согласен закатывать глаза при звуках разбитого витража. Возможно, он даже сможет взять младенца на руки и не покалечить.

А ещё он знает, что никакой другой жизни не будет. Ни у него, ни у неё, ни у кого.

Одиннадцать тридцать восемь.

«Долгие проводы — лишние слёзы», — думает Люцифер, промаргиваясь. Из-под её ладони он выбирается с кошачьей грацией, но не поцеловать не может. Он и уйти-то не в силах, а уйти и не поцеловать — это что-то на языке самых древних кошмаров.

Поэтому он целует девушку, а она берёт и распахивает губы навстречу, словно не спала.

Одиннадцать сорок четыре.

У Вики ощущение, что если она не будет от него отлипать, то тогда он никуда не исчезнет. Поэтому она целуется так, словно дальше, после этого поцелуя, не наступит уже ничего. Слабая попытка высосать душу и оставить ту себе — наряжаться по праздникам. Влажная, головокружительная феерия конца.

— Я вернусь. — Пальцы в её волосах: те теперь короткие, от сна они взбились и стали похожи на золотой нимб или смешную шапку, но ей идёт, ей всё идёт. — Я очень быстро вернусь. Выберу кого-то посимпатичнее, тебе понра…

— Нет.

— Почему «нет»? — Он сам знает, что нет, что секс с ним убьёт её, и даже если очень постараться и не подходить на опасное расстояние, что вряд ли возможно в их случае, со временем она свихнётся от мельтешения разных лиц с красными глазами.

— Не ищи меня больше. — Уокер села, опуская ноги на пол, и теперь он на корточках между её коленок. — Не приходи с надеждой встретиться. Хорошо?

— Не хорошо. — «Не хорошо» сейчас — вполне физическое определение. Ему что-то сдавливает в грудной клетке и отдаёт во рту привкусом рвоты. А метафора о языке, прилипающем к нёбу, теперь не кажется Люцию художественной.

— У меня была очень долгая ночь, и сейчас я не в силах её переварить, — она взбивает свою причёску, остаётся довольной и проделывает то же самое с его волосами. — Однако я высплюсь, выхлещу литры своего кипятка с лимоном, скажу себе, что всё в норме, и тогда от воспоминаний под одеялом уже не спрятаться. Их придётся разобрать на кирпичи, разжевать до мелочей и сложить в дальний ящик — они не для повседневной носки.

Одиннадцать сорок семь.

Люциферу не нравится. Так сильно не нравится, что он вскакивает и перемещается к залитому дождём стеклу. То хоть и стои́т себе от пола до потолка, но даже днём жадничает со светом. Будто когда-то давно Детройт просрочил солнцу по тарифу, и город отключили за неуплату.

— Послушай меня, я что-нибудь приду…

— Что ж раньше не придумал? — На фоне окна «Смит» — тёмный силуэт. И, уже привычно, Виктория не различает ни черт его лица, ни цвет макушки, ни переплетённых вен на ладонях. — Чего сидел-то?

— Я?!

— Ты.

— Я не сидел, — он малодушно поджимает губы, лишь бы не перейти в состояние ярости, близкое к истерии, — я перерыл даже то, к чему не стоило прикасаться — от хранилища Цитадели до остатков уцелевшей чернокнижной секции отца. Я порог этого выблядка до победного оббивал, готовый на переговоры, лишь бы он вернул тебе крылья. Я…

— Ладно, — женщина снова не смотрит, утыкается в свои ногти, как будто не видела ничего фантастичнее, и медленно выдыхает, — прости.

— На кой хрен мне твоё прощение, Непризнанная?! Оно мне не нужно, мне нужна ты.

— А мне нужны билеты в Калифорнию и новый айфон, — у неё улыбка, полная тоскливой безнадёжности, — но не всем мечтам суждено сбыться.

— Ты ополоумела, идиотка?!

— Это тавтология.

— Да плевать я хотел, что это, когда ты несёшь бред.

— И в чём он заключается?

— Ты прощаешься со мной, Уокер. Я не кретин. Ты сидишь тут с этими своими ногами… с этими своими губами… с этими, полными затаённого страха глазами и прощаешься со мной, словно я…

— Словно ты из другого мира?

— Да!

— Именно так, Люцифер. Леонард. Смит. Истинный дьявол, у которого много имён! — Наконец Вики посмотрела. И мужчина впервые подумал, что лучше б она этого не делала. — Я прощаюсь с тобой, потому что всё, что случилось, уже случилось. И если хотя бы сотая часть того, что я сегодня видела, слышала и чувствовала, правда, и я не тронулась умом, то уходи. Уходи и не возвращайся. Потому что его нет, понимаешь?! Нет никакого способа. Нет никаких вариантов. Нет никаких вероятностей!

— Так не бывает! — Отчаянным, мальчишеским воплем.

— Но я же тут, — она поёжилась и бросила взгляд на часы, — а тебе осталось десять минут.

— Одиннадцать. Что ты собираешься делать?

— В каком смысле?

— Во всех смыслах.

— Доспать, съесть мамонта, сообщить своему парню, что ему досталась потаскуха, которую не стоит ждать ни в Чикаго, ни у алтаря… — собеседнику не удалось скрыть своего тупого, неуместного облегчения. — А потом я буду жить. И ты тоже будешь жить, у тебя теперь много дел. Просто жить мы будем в параллельных мирах. А параллели никогда не пересекаются.

— Нет.

— Хочешь утопить меня в своём внимании? Чтобы на каждом светофоре я выискивала твои глаза?

— Я просто хочу любить тебя.

— Ты ведь не врал, говоря, что ещё пара таких ночей, и я умру?

— Не врал.

— И всё равно нарушил.

— Я не могу так больше, Виктория… я… — Люцифер разводит руками, словно те девать некуда: ужасные, лишние руки! — Блять, что ты хочешь? Чего ты добиваешься?! Услышать, что весь я — в твоей власти? Охуеть как давно! Увидеть, как валяюсь в твоих ногах? Да я асфальт жрать готов, если это поможет! Я всем серафимам жажду челобитную донести, чтобы они присели на свои пернатые жопы и хорошенько подумали, что можно сделать!

— Ничего нельзя сделать, — она это знает, просто не знает, откуда. Может быть тоже из снов, которые вовсе не сны, а,