кончик шейного платка и с усилием продолжила. — К сожалению, мне нужна эта квартира. Я вынуждена попросить вас съехать.

Странная вещь — быт. Собирать свои вещи под чужим присмотром неудобно. Я смущался. Почему? До сих пор не понимаю этого чувства. Вроде как смущаешься своей зубной щетки и опасной бритвы с сохлой мыльной пеной по краю, из нее еще торчат волоски. Трусов с носками, телепающихся на балконе. Пыльных портвейных бутылок. Своего присутствия в уже чужом жилище. Неуместного присутствия там, где тебя уже не ждут. Ну да черт с ним, со смущением.

— Всего доброго.

— Прощайте.

Вот и все, жить мне было негде. Ну, конечно оставался вариант существования в бытовке на комбинате. Неудобный и зыбкий. Или все же к Сане? Он после оглушительного скандала был выперт из котельной и теперь охранял городскую свалку. Кривой домик с шиферным сортиром и шлагбаумом под тополями. Местожительства, местообитания. Точка на карте. Что там было у меня в паспорте? Не помню.

* * *

— Да ты просто не понимаешь, — произнес он с жаром. На столе стояла фарфоровая кружечка с черной балериной и граненый стакан. — Это же теперь столько денег можно зарабатывать!.. Уйму!..

Предметом нашего спора была замусоленная ротапринтная книжица «Как заработать миллионы». Саня приобрел ее в электричке у автора, плюгавого мужика с сальными волосами. Альберт Суходольский — было обозначено на серой бумаге. Чуть ниже скромно красовалось — гений. Тощий катехизис был снабжен закладками, выдранными из газеты. Счастливый потенциальный миллионер с порога развлекал меня, уставшего и вымотанного долгой ходьбой, избранными местами. А я старательно скрывал, что временно становлюсь глухим, и пропускаю белым шум, рожденный в сальных закоулках головы гениального нищего Суходольского.

— Смотри, короче, — на стол в обрамлении мойвы и хлебных крошек легла желтая папочка.

— Что там, Сань? — за окном было темно и дождливо. Свалка жила своей, никому ненужной жизнью. Я завис рассматривая кривые буквы: «кооператив Свежесть» и чуть ниже «19… год».

— Нет, ты посмотри — упорно настаивал он. — Все сам поймешь. Я тебе говорю — миллионы!

Бумагохранилище содержало угрожающие рукописные «Прейскурант цен» и «Типовой договор» и неожиданно типографскую квитанцию Сберкассы. Настырные вдохновенные закорюки вступали в диссонанс со Сбербанковской бюрократией так, что понять, откуда возьмутся обещанные миллионы, было совершенно невозможно. Разве что продать всю эту эпидемию в качестве шедевра современного искусства. Внутренняя сторона папочки была испещрена оттисками гербовой печати кооператива и каракулями, обозначавшими подпись. Труд с налетом наивности и бессознательности, хотя откуда тогда было знание жизни? Все кроилось и шилось на клиенте. Прошлого уже не было, а настоящее только наступало. Из всей этой чепухи — прейскурант был самым любопытным. Мумие, струя носухи и байбачий жир.

— А? Понял? — Саня довольно загукал. — Это ж деньжищи!

— Где ты это все возьмешь? — я начинал подремывать, в неярком свете голой лампочки.

— Юрка с Ферганы обещался. Летом помнишь, приезжал? Тут знаешь, какой спрос? Офигительный спрос! — он торжествовал — Полгода работы, куплю себе видеомагнитофон. И телек куплю, сейчас можно импортный достать. А может и в Москву переберусь.

Перспективы, перспективы… Нет ничего глупее. Даже Юрка с Ферганы, мозг которого был плотно оккупирован флорой Чуйской долины, был образцом здравого смысла.

— Сань, я пошел спать. Устал я.

— Да иди, иди… Я еще почитаю… — он уткнулся в труд мегапредприимчивого Суходольского.

Печка лила уютное тепло и пахла раскаленным углем. Думать про завтра не хотелось. Под шелест переворачиваемых Саней страниц я уснул.

* * *

Сколько я не удивлялся Сашкиным чудесам, в миру это был сверхпрактический человек. Проблему с доставкой продуктов и горячительного он решил с изящной простотой. Пехать два километра до ближайшего трамвая ему было лень. Поэтому всем необходимым нас снабжали водители мусоровозов, иногда и бесплатно. При этом обстоятельстве, в гроссбухе с надписью «Учет входящего автотранспорта по секторам», украшенном наивной Саниной порнографией, образовывались досаднейшие пробелы. Капиталист Суходольский, качаясь в неверных тамбурах электропоездов, должен был гордиться своим последователем. Александр все делал по плану. Спихнув на меня унылый гроссбух, он занялся созидательной деятельностью — исчез на две недели. Напоминая о себе лишь редкими телефонными звонками.

В моем жизненном пространстве остались только крыльцо сторожки, на которое я притащил вполне сохранившееся кресло-качалку, телефон и Бобик — неопределенной породы теленок, рыскающий по округе в поисках остатков пищи и костей, исполинские размеры которых вызывали сомнения в их земном происхождении. Теперь это был мой уютный мирок, моя планета, у которой были свои достоинства и недостатки. Покуривая в кресле, я лениво наблюдал суету ворон над мусором.

На работе я предусмотрительно заболел. Выслушав выдуманный диагноз, Нина Пална грустно хмыкнула в трубку — «Ну ты выздоравливай, может, скоро зарплату давать будут». Добрая женщина, заточенная в холодных кубокилометрах склада материального снабжения. Для нее все осталось незыблемо — пара кирзовых сапог или коробка гвоздей вмещали в себя ровно две бутылки водки. Две бутылки, бывшие эвакуацией из серого мира уныния и безысходности.

Всегда знал, что безделье великолепная вещь. Человеку, в достаточной мере сложноорганизованному механизму, оно не наскучит никогда. Запас из девяти ящиков крымского портвейна — лебединая песнь базы Госпищеторга и копченая мойва. Скромные радости бездельника. Мусоровозы и необременительная суета. Тишина и одиночество. Сказать по правде — не самый плохой период жизни. Даже вынужденный целибат (какая девчонка поедет на свалку?) не особо докучал. Я привык стойко переносить трудности.

Вероятно, по прошествии времени внуки, спросят меня: «Кем ты был, деда?» Что я им отвечу? Высокопарно — «я был Человеком»?! Навряд ли. Капля мозга у меня все же есть. Я им честно скажу — я охранял свалку. Это звучит гордо, мне кажется. В наше время нелепостей и нонконформизма, охрана свалок — самая, что ни на есть, ответственная профессия. Выбросил вещь и приставил к ней сторожа, логично, не так ли? Может к тому времени возникнет потаенное общество сторожей свалок. (На что я искренне надеюсь) Орден, какой-нибудь. Вроде вольных каменщиков или розенкрейцеров. Со своими тайными знаками и иерархией. С малиновыми балахонами, мечами, креслами- качалками, Бобиками и прочей нелепой атрибутикой. Человеку социальному вообще свойственна такая дичь — условности. Он дорожит своей принадлежностью к миру. К черным туфлям — черные носки, а рубашка на два