растут деревья и декоративные кустарники. Используя их для прикрытия, двигаюсь к неохраняемой двери в задней части дома. Я уже почти дошел до нее, когда охранник огибает угол и останавливается перед входом. Когда через пять минут он не уходит, я, используя тень и листву, добираюсь до угла здания. Охранник стоит ко мне спиной и смотрит в телефон. Я приближаюсь к нему сзади, закрываю его рот ладонью, а другой рукой обхватываю его шею. Мужчина корчится и пытается освободиться, но я сжимаю руку сильнее и сворачиваю ему шею.

Оттаскиваю тело за куст и лезу в рюкзак, чтобы достать глушилку сигнализации, совместимую с охранной системой, которую обнаружил в доме Элио Пизано. Через минуту я уже внутри.

Планировка дома похожа с особняком Рокко — огромное фойе и такая же декоративная деревянная лестница, фрески на потолке. Бросив быстрый взгляд по сторонам, убеждаюсь, что поблизости никого нет. Лестница скрипит под моими ботинками, когда поднимаюсь на второй этаж, а затем поворачиваю налево. Все четыре спальни с этой стороны пусты, поэтому, услышав шаги и скрип половиц, я направляюсь в другую сторону. Прижимаюсь спиной к стене и достаю нож.

На лестничную площадку выходит человек в костюме дворецкого. Не знаю, какое дело у него в три часа ночи, но сегодня ему не повезло. Хватаю его за лацканы пиджака и одновременно провожу ножом по шее. Кровь заливает мою руку, а тело несколько раз дергается. Я переношу мертвого дворецкого в одну из пустых спален и продолжаю поиски.

В дальней спальне я нахожу Элио Пизано. Он раскинулся посреди кровати с балдахином, в одних боксерах, и храпит. Достав из кармана тактического жилета небольшую коробочку со шприцем, я подхожу к кровати.

Несколько мгновений просто наблюдаю за отцом Рокко, предвкушая, что произойдет дальше, затем закрываю ему рот ладонью и ввожу иглу в шею. Глаза Элио распахиваются, и я наслаждаюсь паникой, охватившей его. Он вскидывает руку, хватаясь за мое предплечье, но тут же она падает обратно на грудь. Как и замирает все его тело.

Я убираю руку от его рта и наблюдаю за его выпуклыми глазами, уставившимися на пустую иглу для подкожных инъекций в моей руке.

— Удобный маленький коктейль, — говорю я, убирая шприц обратно в коробку. — Военные иногда используют его. Он парализует тело, и человек не может ни двигаться, ни говорить.

Я отстегиваю нож от бедра и кладу острие лезвия на кончик его большого пальца.

— Хочешь знать, что самое интересное? Он не заглушает боль. — Я улыбаюсь и отрезаю часть мякоти от его пальца.

Только однажды я видел, как человек кричит, глядя на меня. Это случилось более десяти лет назад, когда Кай ушел в самоволку после выполнения задания, а Крюгер решил его проучить. Он накачал Кая тем же коктейлем, который я только что использовал против Элио, и нанес ему несколько ударов ножом. Но есть одно очень большое различие между тем временем и сейчас. В глазах Кая стоял крик ярости. В глазах Элио — только ужас.

— Давай я расскажу тебе одну историю. — Я провожу ножом по руке и предплечью Элио, делая неглубокий надрез острием. Достаточно, чтобы причинить сильную боль, но при этом не вызвать кровотечения. — Это история о женщине, которая гуляла утром по району, потому что ей нравился запах цветущих деревьев в весеннее время.

Я останавливаюсь, когда дохожу до его локтя. У человека существуют определенные места на теле, где нервы, расположенные близко к поверхности, более чувствительны к боли. Кончики пальцев. Колени. Свод стопы. Голень. Локти. Я втыкаю кончик ножа прямо в локтевой нерв.

— Мужчина на спорткаре проехал на красный свет и сбил женщину, когда она переходила улицу, — продолжаю я, вращая нож в его плоти. — Он был пьян и превысил скорость в два раза. И скрылся с места происшествия, ни разу не оглянувшись.

В нос ударяет запах мочи. Когда поднимаю взгляд, глаза Элио налиты кровью, а лоб покрыт тонким слоем пота. Я наклоняюсь над ним и провожу ножом по его шее, оставляя за собой тонкий красный след.

— А папаша водителя — новоиспеченный капо, пытающийся произвести впечатление на нового дона Нью-Йорка, — так хорошо все скрыл, что мне потребовались годы, чтобы найти преступника.

Я провожу острием ножа по его шее, делая неглубокий надрез, затем вниз и останавливаюсь прямо над сердцем. Зажав нож, наклоняю голову, чтобы мой рот оказался рядом с его ухом.

— Этой женщиной была моя жена, — шепчу я. — Пока ты умираешь в луже собственной крови и мочи, подумай о том, что я сделаю с твоим сыном.

Я крепче сжимаю нож и вонзаю его в сердце до самой рукояти.

Меня будит звук поворачиваемой дверной ручки и скрип деревянного пола под легкой поступью. Я открываю глаза, но не решаюсь пошевелиться. На мгновение мне кажется, что это Рокко, который пришел, желая навязаться мне. Потом вспоминаю, что его здесь нет. Сажусь в кровати, прижимая к груди одеяло, и замечаю Алессандро, сидящего в кресле у балконной двери. Судя по блеклому свету, проникающему в окно, сейчас, должно быть, раннее утро. Он не выглядит выспавшимся, а его необычный наряд не оставляет сомнений.

— Что ты делаешь в моей комнате? — спрашиваю я, осматривая его черные брюки-карго и рубашку с длинными рукавами. Черный военный жилет перекинут через спинку кресла. Кроме как в библиотеке, на уроках самообороны, я никогда не видела его в чем-либо, кроме костюмов.

Алессандро молчит, лишь пристально смотрит на меня.

— Уходи, — выпаливаю я. — Ты получил то, что хотел вчера. Больше такого не повторится. Уходи.

Его ноздри раздуваются, и с губ срывается гортанный стон. Я опускаю взгляд на его руки. Он вцепился в ручки кресла, его тело напряжено. Рукава рубашки закатаны до локтей, открывая напряженные мышцы предплечий. На тыльной стороне правой кисти и пальцах темно-красные пятна.

— Это кровь?

— Да, — говорит он сквозь стиснутые зубы. — Я пытался отвлечься.

— Что это за отвлечение, после которого у человека руки по локоть в крови?

— Убийство.

Я растерянно смотрю на него, ожидая, что от ужаса у меня по спине побегут мурашки. Но нет. При мысли о том, что мой муж дома, мне хочется убежать и спрятаться, но то, что Алессандро сидит всего в нескольких футах от меня после того, как он, очевидно, оборвал чью-то жизнь, нисколько меня не пугает. Единственное, что меня пугает, — это желание забраться к нему на колени и верить, что от этого все станет лучше.

— И