Дел же в лаборатории накопилось много. Прежде всего, надо было восстановить комплект носимых с собой артефактов, уменьшившийся в результате его подарка королеве Агнессе. И очень хотелось попробовать изготовить артефакты, аналогичные тем, с помощью которых организаторы Бреннского конгресса пытались повлиять на его участников. Королева Остфалии все-таки предоставила Николасу возможность с ними ознакомиться, правда, совсем на короткое время — видимо, рассчитывала, что он не сумеет понять их устройство. Он и не сумел, так как с ментальной магией был знаком крайне поверхностно, но встроенные в них узоры заклинаний, как мог, срисовал. Теперь предстояла интересная работа — разобраться, из каких частей эти заклинания состоят и как они работают. А потом и самому их создавать научиться, хотя бы в виде артефактов. Но работа эта обещала быть довольно долгой, так что вкусный обед был достаточно серьезным аргументом сделать в ней перерыв.

Девушки на обед тоже пришли, но в неполном составе. У Деты неожиданно нашлись другие дела. Точнее, ей эти дела нашел ректор, связавшийся с университетом по хрустальному шару. Он малой скоростью возвращался вместе с остальной делегацией Лердена, и их возвращение домой ожидалось еще не раньше чем через неделю. Как выяснилось потом, Дета срочно была назначена магиней-наставницей при наследнике княжеского престола, тоже Бурхарде, как и его отец.

Наиболее простым объяснением этого события было то, что у Бурхарда III стали проявляться признаки ухудшения здоровья. Вот фон Кредер и подсуетился, под предлогом повышенной охраны княжича и заботе о его образовании и здоровье, ввести в его окружение своего человека. Интересно, а половое воспитание в программу обучения монархов входит? Или только «этика королевской семейной жизни»? Шутка получилась пошловатой, но у Николаса и настроение в последнее время было неважным. И даже не из-за собственного бездействия в отношении болезни князя. Тут как раз все понятно, если попросят — поможет. Только и без него там лекарей хватает, которые никого постороннего к монаршему телу и близко не подпустят. Хуже, что теперь вокруг него, Николаса, со всех сторон большая политика, куда ни шагни, неминуемо вляпаешься. Даже набежавшие, а теперь разбегающиеся девушки — только фишки в политической игре, и цена их вниманию очень невелика. Но то, что разбегаются, неожиданно оказалось неприятным.

В общем, блины с паюсной икрой он ел без большого удовольствия. Но на тушенных в сметане рябчиках начал оживать, свинина в ананасовом кляре и яблоки под карамелью уже хорошо пошли. А пончики с курагой и хворост в сахарной пудре на десерт… пальчики оближешь! Читал он у одного древнего автора описание прекрасного города, где «абсолютно все было создано для наслаждения». А потом на десяти листах шло перечисление, что там вкусного можно было поесть. И больше ни о каких прочих «наслаждениях» ни слова не было. Что-то в этом есть…[7]

Под благодушное настроение Николас предложил сходить в театр и был активно поддержан всеми остальными. Даже Марион, которая сама никуда идти не собиралась, твердо заявила, что подобные, как она выразилась, «интеллектуальные» развлечения — самое подходящее занятие для молодежи.

Правда, Николас сомневался в правомерности отнесения развлечений молодежи в театре к интеллектуальным. Что делают молодые люди в ложе театра, когда в зале погасили свет? Наслаждаются спектаклем, не спеша потягивая игристое вино из хрустальных бокалов. Вообще-то он так и собирался поступить, добавляя к этому комментарии по поводу игры актеров. Лично он прекрасно знал эту пьесу, даже сам исполнял в ней одну из ролей, комедийный персонаж доброго доктора средних лет, в любительском спектакле. И вроде это у него неплохо получалось. По крайней мере, профессиональный артист на сцене, на его взгляд, мало чем его превосходил, а грим так и вовсе был очень похож. О чем он и сообщил соседям по ложе. Однако разговор поддержала, и то без энтузиазма, только сидевшая рядом Орлетта. Брина и Митр уже вовсю целовались, изредка прерываясь на нежное воркование, и на то, что происходило на сцене и в зале, внимания почти не обращали.

Орлетта тоже как-то подозрительно сильно прижалась к нему боком, а потом, тяжело вздохнув: «Все самой делать приходится!» — перебралась к нему на колени.

Николас с секундным замешательством подготовил к этому событию едкий комментарий, но произнести его неожиданно для себя не смог. И не потому, что рот был запечатан поцелуем, это уже после произошло. Почему-то подвел, казалось бы, абсолютно надежный организм кэра. Язык взбунтовался и не захотел говорить колкости. Внутри разлилось приятное тепло, а руки сами собой прижали девушку к себе поплотнее. А тут еще и их лица оказались почти вровень. Вместе со всеми своими составляющими, как то глаза и губы…

В результате вплоть до следующего антракта, когда в зале снова зажгли свет, Николас совершенно забыл о пьесе, а вот о том, как его начинало лихорадить от одного вида девицы де Лион во время занятий в таком уже далеком прошлом семестре — вспомнил. Пренеприятная сцена в кафе в день зимнего солнцестояния тоже всплыла в памяти, но боль как-то смазалась. Не была тогда Орлетта его девушкой, хоть он о ней и мечтал. А теперь — стала. Причем сама очень хотела ею быть, и никого другого ей не нужно. По крайней мере, здесь и сейчас. Это он чувствовал. Он вообще все ее эмоции чувствовал. И они ему очень нравились.

Задним числом Николас попытался проанализировать возникшее тогда состояние. Наверное, ауры слились в одну, так что они даже без секса стали единым целым. Но не смотрел он на ауры. Только в глаза девушке и на прядь ее волос, закрывавшую ему обзор во время поцелуя. На аккуратное ушко, оттянутое тяжелой сережкой, когда прядь волос отодвигалась в сторону. И просто в никуда. Так что видел он немного, тем более что осязание давало гораздо больше впечатлений, чем зрение. Причем исключительно приятных. Особо он, конечно, руки не распускал, в театре все-таки находятся. Но девушка сама к нему прижалась так плотно, что тема различных выпуклостей ее фигуры если и не была полностью раскрыта, то уж точно давала немало материала воображению.

Когда они наконец оторвались друг от друга и снова вошли в образ добропорядочных зрителей, Орлетта удивительно естественным движением взяла своего кавалера под руку и, чуть отстранившись, заглянула ему в глаза. В ее взгляде он прочитал и кокетство, и легкое самодовольство, и уверенность собственницы, однако так ли это было на самом деле, Николас уверен не был. Не сомневался только в том, что девушка довольна и им, и собой, и тем, как они провели это действие спектакля. В его же взгляде вначале доминировали вскипевшие гормоны, но скоро прорезалось беспокойство. Однако увидев, что, несмотря на все их усилия, ни макияж, ни наряд герцогини совершенно не пострадали, не смог мысленно не поаплодировать качеству дорогой косметики с магической составляющей. Профессиональный интерес позволил собрать мысли в кучку, и он попытался выделить эти заклинания, используя зоркость кэра.

Заметив это выражение сосредоточенности и восхищения, Орлетта довольно улыбнулась и наклонилась к уху кавалера.

— Замечательная пьеса, не правда ли? — прошептала она томным голосом. — Мне все понравилось…