И, только потом, оказавшись в чужой спальне, Лиля сообразила – Руслан все еще надеется, что жена к нему вернется. Иначе бы не был столь щепетилен, не стал бы прятать свою любовницу.

«Зря я послушалась Руслана, – мрачно подумала Лиля, приникнув лбом к стене. – Надо выйти. Пусть Лагутенко узнает. Пусть все узнают про меня, что я такое для Руслана!»

Лиля уже потянулась к дверной ручке, но ее смутил голос Лагутенко. Старший лейтенант, обычно такой мягкий и доброжелательный, был сейчас, кажется, не в себе.

– Ты что творишь, Сергеев, ты что творишь?! – странным, каким-то звенящим голосом произнес Лагутенко.

«И в гарнизоне уже узнали про меня? Или Лагутенко намекает на то, что Руслан избил Динку?» – Лиля решила не торопиться выходить из своего укрытия.

– Лагутенко, в чем дело? – мрачно отозвался Руслан. – Ты как со мной сейчас разговариваешь? Я, между прочим, тебя старше по званию…

– Твою мать… Я сейчас на складе был, бумаги все поднял. Ты этим делом заведовал, так какого хрена… – далее шли крепкие выражения. «А-а, это по работе!» – разочарованно подумала Лиля. Но продолжала слушать разговор.

– Не кипятись, обсудим, – это Руслан.

– Тебя под трибунал, Сергеев, какие разговоры. Ты куда конфискованные «калаши» дел?

Пауза.

– Кирилл, мы можем обсудить это, – Руслан, настойчиво. И явно нервничая.

– Что, в долю меня взять хочешь? А вот это видел? У нас в гарнизоне таких сволочей еще не было…

– Кирилл, я говорю, не кипятись.

– Ты их продал кому-то? Продал, да? Обратно, за кордон? Ну ты сволочь!

Пауза.

Лиля, замерев, приникла к дверной щели. Девушка еще не поняла, из-за чего спорят сослуживцы. И главное – какой толк от этого ей, Лиле.

– Да, продал! – вдруг взорвался Руслан. – А кто сейчас не продает?

– Да потом тебя же из этих «калашей» и пристрелят! – Лагутенко.

– Они друг друга быстрей перестреляют… Послушай, Кирилл, это выгодный бизнес. Сейчас все контрабандой занимаются. Оружие, наркотики, лекарства, машины, техника, людьми вон торгуют. Чего ты удивляешься, точно первый день родился?

– Ты присягу давал, Руслан. Ты присягу давал, помнишь?

– Ладно, только не надо сейчас лекции о патриотизме… Будь реальным человеком. Спустись с небес на землю, – с вызовом, напористо возразил Руслан. – У нас собачья служба, государство нас за людей не считает. И что, я не имею права немного заработать? Вон в Москве – миллиарды воруют, а мне здесь и копейки лишней нельзя взять?

– А вот не надо свою подлость тем оправдывать, что вокруг тоже подлецы. Не подлецы! Не все еще подлецами стали!

– Ага, ты это правительству нашему скажи… Мальчишка ты еще.

– Да что ты мне в глаза этим правительством тычешь! За себя отвечай.

– А ты посмотри, что в других частях творится… – с раздражением произнес Руслан.

– Я не знаю, про какие части ты мне тут говоришь. Но у нас, в нашей части, такого свинства не было. Мы погранцы, Руслан, мы – погранцы!

– Кирилл. Кирилл, ты успокойся, не кипятись. Давай договоримся. Будем работать вместе. Мне, если честно, одному не с руки. Станем партнерами, хорошо?

Пауза. Лиля к этому моменту уже все поняла и поэтому, затаив дыхание, ждала, что ответит Лагутенко.

– Руслан. В общем, так. Ты завтра пишешь рапорт Бате. Сам во всем сознаешься. Сам! Я не злодей какой, я тебе шанс даю. Я помню, ты мой товарищ, ты старший по звонию.

– Кирилл, Кирилл, не надо…

– Заткнись, Руслан. Если ты этого рапорта не напишешь, я сам к Бате пойду. И заложу тебя. Так что выбирай.

Пауза. Потом звук шагов. Хлопнула входная дверь. Лиля стояла, стиснув руки у груди.

– Лиля! – резкий голос Руслана.

Женщина встряхнулась, вышла из спальни. Руслан опять сидел на диване. И такое мрачное, такое исступленное было у мужчины лицо, что Лиле стало страшно.

– Я все слышала, – тихо произнесла она. – Я теперь знаю твою тайну, Руслан.

– Можешь тоже на меня донести, – холодно произнес он.

– Нет. Я хочу тебе помочь. И в горе, и в радости… я всегда с тобой. Пока ты сам от меня не откажешься! – закричала Лиля. Руслан молчал. – Скажи, что сделать, чем тебе помочь?

Тишина, только монотонно погромыхивал кондиционер.

– Руслан!

– Молчи. Я думаю.

Время тянулось невыносимо долго. Затем Руслан потер лицо ладонями и сказал наконец голосом будничным, скучным даже:

– Слушай меня, Лиля. Я кое-что придумал. Ты меня не выдашь?

– Никогда, – не задумываясь, ответила она.

– Ладно, договорились. Язык только за зубами держи. А теперь уходи. Потом… А сегодня я тебя видеть не могу.

* * *

«Ночь тиха, пустыня внемлет Богу… Ночь тиха, пустыня… как там дальше? Кажется, так – ночь тиха, пустыня внемлет Богу, и звезда с звездою говорит!» – Таисия Георгиевна, вспомнив наконец эти строчки, которые она зубрила сначала в своем далеком детстве, а затем с сыном-школьником, засмеялась счастливо и растроганно.

Чудо какое. Пустыня внемлет Богу. Вот придумал же поэт… Да, а как еще описать эту глубокую, темную тишину, опустившуюся на землю? И это ведь не тишина даже! То есть кажется, что тихо, а на самом деле пространство вокруг такое гулкое, объемное. И все вокруг полно смысла. Идет невидимая, неслышимая работа. Ни звука, люди спят, но в этом мире что-то происходит, определенно. Даже не в мире, а во всей огромной, бесконечной Вселенной.

Она, Таисия Георгиевна, – только песчинка. Как она, глупая женщина, могла думать о пустяках, когда вокруг кружатся галактики? Звезды, соединенные странным притяжением? Это, наверное, и имел в виду поэт, когда написал – «звезда с звездою говорит».

Надо думать только о главном. И даже не думать, а вот сидеть просто так на балконе и смотреть в темно-синее ясное небо, любоваться звездами, слушать тишину.

Из глаз сами собой потекли слезы. Таисия Георгиевна не стала их вытирать. Просто сидела, подняв лицо к небу, и блаженно улыбалась.

«Господи, спасибо Тебе. Как хорошо. И мне совсем не страшно. Ну кто я, что я? Такой огромный мир – и какая-то я. Обычная тетка. Одна среди миллионов и миллиардов других людей. Зачем мне переживать о себе? Миллионы людей умерли, и миллионы еще родятся. Нет смысла трястись над собой. Какая разница – умереть сегодня или завтра? Все равно ведь придется умереть. И это не страшно. Это путь всех людей. Хуже, когда живешь и не замечаешь этого неба, и не замечаешь вокруг всех этих звезд, вселенных, этой луны… Я – только песчинка в Твоих ладонях».

Таисия Георгиевна ощущала себя буквально песчинкой. Потому что была очень легкой, почти невесомой. Еще чуть-чуть – и ветер унесет ее куда-то вдаль. Она весила сейчас, как в юности, когда тоже не чувствовала собственного тела, – всего сорок девять килограммов. Это плюс.