Не успела появиться моя выпивка, как в бар вошел мужчина и сел в противоположном конце. Дешевый костюм и галстук, который, должно быть, достался ему на дешевой распродаже. Он заказал минералку и орешки и уставился в потолок. Не самый незаметный хвост из тех, что за мной мотались. Я не стал обращать на него внимания и начал пить.

К концу второй кружки немного успокоился и позвонил Деку на мобильный, чтобы сообщить, что у меня все в порядке. В его голосе я почувствовал облегчение, но он сказал, что с Лорой происходит что-то странное. Она ходит не останавливаясь по его квартире и непрерывно пьет. Просидела полчаса в душе, а когда он подошел к двери ванной, услышал, как она сердито разговаривает сама с собой. Когда она вышла оттуда, ее кожа выглядела воспаленной, словно она чем-то ее сильно растерла. Сейчас она продолжает ходить, выпивая и куря одну за одной. Я посоветовал чем-нибудь ее отвлечь, например, показать коллекцию или что-нибудь в этом роде. Кроме того, я вкратце обрисовал ситуацию. Он ничего не сказал – что тут скажешь.

За третьей кружкой, машинально жуя никотиновые крендельки, я постарался трезво оценить дерьмовую ситуацию, в которой оказался. Постарался размышлять конструктивно, но все мои построения рассыпались в прах перед лицом очевидных фактов. Влип я по самое не хочу. Если попытаюсь исчезнуть из города, Трэвис выполнит свое обещание, и копы разыщут меня и пристрелят при попытке оказать сопротивление. Так что мне оставалось только делать то, что велели, и я знал: это не подлежит обсуждению. Я на свободе ровно до того момента, как ребята в костюмах меня отыщут, что, как я знал по прошлому опыту, не займет много времени. Да еще, ко всему прочему, какая-то задница меня заказала.

Четвертая кружка пива застала меня за занятием, которого от себя не ожидал. За размышлениями о Хелене. О человеке, которого я искал во время своих скитаний, зная, что уже давно нашел. О нашем давнем дешевом медовом месяце в Энсенаде, об утренних часах, проведенных в мотелях и вечерах в барах, о прогулках по Венеции[61] теплыми вечерами и о прохладных ночах в доме, где мы недолго жили вместе. О нашем коте и о том, какой шелковистой была его шерсть. И о том, что то было единственное время, когда я почти позволил себе слиться с реальностью, прекратить мечтать и жить обыкновенной жизнью.

Сначала воспоминания появлялись очень медленно, будто это была чужая жизнь, а потом все быстрее и быстрее, пока комната не исчезла и я не погрузился в реальность, которая была вполне возможна, в ту жизнь, отнятую у меня смертью и людьми. Я стал быстрее поглощать спиртное. Большую часть своей жизни я был преступником, но совсем не злостным. Я продавал новяк, а не герыч – хотя доходы от последнего были гораздо выше, – и только тем людям, которые знали, на что идут. Я обманывал и крал, но обычно у тех людей, на которых это особо не отразится. Я хранил тривиальные и случайные грешки, что ни на йоту не сдвинуло Землю с орбиты и позволяло людям обрести хотя бы кратковременный покой. Убивал я только в крайнем случае, только тех людей, которые этого заслуживали, и только один раз из-за денег.

Конечно, можно было бы вести более благопристойную жизнь. Я мог бы стать одним из тех, кто все время проводит в рубашках в тоненькую полосочку, участвует в «мозговом штурме» и утверждает, что «отсутствие идей – очень плохая идея». Такие обычно поздравляют друг друга с высокими достижениями, но в жизни их вообще ничего не интересует. Они обитают в странной параллельной вселенной, где самое главное – рост на полпункта акций какой-нибудь дурацкой компании по производству замороженных продуктов. Такие всю свою жизнь живут в одном и том же городе и мотивированы вещами, которые слишком скучны, чтобы пытаться их понять. Они умирают там же, где родились, и их хоронят, чтобы освободить место какому-нибудь идиоту, который ничем от них не отличается. Если оценивать мою жизнь по моим собственным критериям, то прожил я ее не так уж и плохо – по крайней мере, есть что вспомнить. Я поездил, посмотрел мир и всегда все решал сам за себя.

Во второй раз за последние годы я вдруг вспомнил своих родителей – ствол, от которого оторвался. Мама уже не работает в баре, а вместе с папой убирает в мотеле – убивает насекомых, меняет простыни и следит за тем, чтобы кондиционеры обеспечивали приемлемую температуру. Они никогда не уйдут на пенсию, всегда будут работать в тандеме и стараться изменить этот мир хотя бы в мелочах. Мне тридцать четыре года, но Страшном суде я буду стоять не перед богом, судьей или Трэвисом, а именно перед ними, моими родителями. Они для меня самый главный авторитет.

За пятой кружкой я стал вспоминать, что насовершал за свою жизнь, и думать, смогу ли я рассказать об этом родителям. О хороших и плохих поступках, о смертях и темных временах.

И решил, что смогу. Мама скажет: «Ох, Хап!» – а папа не будет смотреть мне в глаза некоторое время. А через несколько дней все будет понято и прощено. Ведь в жизни существует лишь горстка людей, которые искренне разделяют твои взгляды на жизнь и населяют то же пространство, что и ты. Вы подходите друг другу как две несовершенные сами по себе части единого целого. Ты обязан только им и самому себе. Больше никому.

Я допил последнее пиво, подошел к столику на противоположной половине бара и схватил парня в дешевом костюме за волосы.

– Передай Трэвису, если он еще раз пошлет за мной наружку, я ее прикончу, – с этими словами я приложил его физиономией о столешницу.

Когда я вышел из бара, чтобы приступить к делу, он так и лежал без сознания в куче орешков.

Настоящий дом Рэя Хаммонда находился на Авокадо и представлял собой двухэтажное строение, отодвинутое в глубь участка. Не лучший район, но уж точно не трущобы. Адрес мне дал Вент, который купил целый список у какого-то копа. Я быстро добрался туда на машине, которую позаимствовал возле бара. Оставил ее на ярко освещенной стоянке в полумиле от адреса, где с ней, надеюсь, ничего не случилось, и оставшуюся часть пути проделал пешком.

Я замедлил шаг, подойдя к дому по противоположной стороне улицы и незаметно проверяя его. Пока ехал, понял, что ничего не знаю о семейном положении Хаммонда и о том, жил ли с ним кто-нибудь. Полицейской охраны у дома не было, в радиусе двухсот ярдов не обнаружилось никаких автомобилей наблюдения. В окнах, по-видимому в гостиной, горел свет, остальные оставались темными. Я дважды прошел мимо здания, и когда ничего после этого не случилось, перешел улицу и направился прямо к крыльцу. В таких случаях не стоит долго раздумывать. Ведь вы же хотите, чтобы вас приняли за простого горожанина, зашедшего проведать приятеля, а не за человека, который ожидает, когда в него выстрелит снайпер.

Я нажал кнопку звонка и подождал. Никакого ответа. Тогда я позвонил опять и на этот раз не отпускал кнопку секунд десять. Никакого ответа и никакого движения в доме, что вполне совпадало с моими ожиданиями. Большинство людей, когда они дома, зажигают свет не только в одной комнате. Конечно, есть старики и фанатики охраны окружающей среды, которые гасят свет в комнате, когда из нее выходят, но большинство людей так не поступает. Поэтому ночь у них проходит под лозунгом «черт побери, да оставь ты этот свет, тут ни хрена не видно». Шансы, что свет в гостиной зажигался по часам или был подключен к охранной сигнализации дома, достаточно высоки. Или так, или жильцы абсолютно глухи, что было мне на руку.