волосы стала;

Точно над мертвым, она себе руки ломала со стоном;

Длани к нему протянув, — «О варвар, в деяньях жестокий!

О бессердечный! Тебя, — говорит, — ни отца порученья,

535 Ни доброта его слез, ни чувство к сестре, ни девичья

Даже невинность моя не смягчили, ни брака законы!

Все ты нарушил. Сестры я отныне соперницей стала,

Ты же — обеим супруг. Не заслужена мной эта мука.

Что ты не вырвал души у меня, чтоб тебе, вероломный,

540 Злоумышленье свершить? Что меня не убил до ужасных

Наших соитий? Тогда была б моя тень не повинна.

Все ж, если Вышние зрят, что сталось, коль что-нибудь значат

Чтимые боги и все не погибло со мною, заплатишь

Карой когда-нибудь мне! Сама я, стыдливость откинув,

545 Дело твое оглашу: о, только нашлась бы возможность!

В толпы народа пойду; и, даже в лесах запертая,

Речью наполню леса, пробужу сочувствие в скалах!

То да услышит Эфир и бог, коль есть он в Эфире!»

Тут от подобных речей возбудился в жестоком владыке

550 Гнев, и не меньше был страх. Двойной побуждаем причиной,

Высвобождает он меч из висящих у пояса ножен.

Волосы девы схватив, загнув ей за спину руки,

Узы заставил терпеть. Филомела подставила горло, —

Только увидела меч, на кончину надеяться стала.

555 Но исступленный язык, напрасно отца призывавший,

Тщившийся что-то сказать, насильник, стиснув щипцами,

Зверски отрезал мечом. Языка лишь остаток трепещет,

Сам же он черной земле продолжает шептать свои песни.

Как извивается хвост у змеи перерубленной — бьется

560 И, умирая, следов госпожи своей ищет напрасно.

Страшное дело свершив, говорят, — не решишься поверить! —

Долго еще припадал в сладострастье к истерзанной плоти.

Силы достало ему после этого к Прокне вернуться, —

Та же, увидев его, о сестре вопрошала. Но стоны

565 Лживые он издает и сестры измышляет кончину.

Было нельзя не поверить слезам. И Прокна срывает

С плеч свой блестящий наряд с золотою широкой каймою.

Черное платье она надевает, пустую гробницу

Ставит и, мнимой душе вознося искупления жертву,

570 Плачет о смерти сестры, не такого бы плача достойной.

Год завершая, уж бог двенадцать знаков объехал.

Но Филомеле как быть? Побегу препятствует стража.

Стены стоят высоки, из крепкого строены камня.

О злодеянье немым не промолвить устам. Но у горя

575 Выдумки много, всегда находчивость в бедах приходит.

Вот по-дикарски она повесила ткани основу

И в белоснежную ткань пурпурные нити воткала, —

О преступленье донос. Доткав, одному человеку

Передала и без слов отнести госпоже попросила.

580 Этот же Прокне отнес, не узнав, что таит порученье.

Вот полотно развернула жена государя-злодея,

И Филомелы сестра прочитала злосчастную повесть,

И — удивительно все ж! — смолчала. Скована болью

Речь, языку негодующих слов недостало для жалоб.

585 Плакать себе не дает: безбожное с благочестивым

Перемешав, целиком погружается в умысел мести.

Время настало, когда тригодичные таинства Вакха

Славят ситонки270 толпой; и ночь — соучастница таинств;

Ночью Родопа звучит бряцанием меди звенящей.

590 Ночью покинула дом свой царица, готовится богу

Честь по обряду воздать; при ней — орудья радений.

На голове — виноград, свисает с левого бока

Шкура оленья, к плечу прислоняется тирс легковесный.

Вот устремилась в леса, толпой окруженная женщин,

595 Страшная Прокна с душой, исступленными муками полной, —

Будто твоими, о Вакх! Сквозь чащу достигла до хлева,

И, завывая, вопит «эво́э!», врывается в двери,

И похищает сестру; похищенной, Вакховы знаки

Ей надевает, лицо плющом ей закрыла зеленым

600 И, изумленную, внутрь дворца своего увлекает.

Лишь поняла Филомела, что в дом нечестивый вступила,

Бедную ужас объял, и страшно лицо побледнело.

Прокна же, место найдя, снимает служения знаки

И злополучной сестры застыдившийся лик открывает.

605 Хочет в объятиях сжать. Но поднять Филомела не смеет

Взора навстречу, в себе соперницу сестрину видя.

Лик опустила к земле и, призвав во свидетели Вышних,

Клятву хотела принесть, что насилье виною позора,

Но лишь рука у нее, — нет голоса. И запылала

610 Прокна, и гнева в себе уж не в силах сдержать. Порицая

Слезы сестры, говорит: «Не слезами тут действовать надо,

Нужен тут меч, иль иное найдем, что меча посильнее.

Видишь, сама я на все преступленья готова, родная!

Факелы я разожгу, дворец запалю государев,

615 В самое пламя, в пожар искусника брошу. Терея,

Я и язык, и глаза, и члены, какими он отнял

Стыд у тебя, мечом иссеку, и преступную душу

Тысячью ран изгоню! Я великое сделать готова, —

И лишь в сомнении — что?» Пока она так говорила,

620 Итис к матери льнул — и ее надоумил, что́ может

Сделать она. Глядит та взором суровым и молвит:

«Как ты похож на отца!» И уже не прибавив ни слова,

Черное дело вершит, молчаливой сжигаема злобой.

Но лишь приблизился сын, едва обратился с приветом

625 К матери, шею ее ручонками только нагнул он,

Стал лишь ее целовать и к ней по-ребячьи ласкаться,

Все же растрогалась мать, и гнев перебитый прервался,

И поневоле глаза увлажнились у Прокны слезами.

Но, лишь почуяв, что дух от прилившего чувства слабеет,

630 Снова от сына она на сестру свой взор переводит.

И на обоих смотря очередно: «О, тронет ли лаской

Он, — говорит, — коль она молчит, языка не имея?

«Мать» — называет меня, но ты назовешь ли «сестрою»?

В браке с супругом каким, посмотри ты, дочь Пандиона!

635 Ты унижаешь свой род: преступленье — быть доброй к Терею!»

Миг — и сына влечет, как гигантская тащит тигрица

Нежный оленихи плод и в темные чащи уносит.

В доме высоком найдя отдаленное место, — меж тем как

Ручки протягивал он и, уже свою гибель предвидя, —

640 «Мама! Мама!» — кричал и хватал материнскую шею, —

Прокна ударом меча поразила младенца под ребра,

Не отвратив и лица. Для него хоть достаточно было

Раны одной, — Филомела мечом ему горло вспорола.

Члены, живые еще, где души сохранялась толика,

645 Режут они. Вот часть в котлах закипает, другая

На вертелах уж шипит: и в сгустках крови покои.

Вот к какому столу жена пригласила Терея!

И, сочинив, что таков обряд ее родины, в коем

Муж лишь участник один, удалила рабов и придворных,

650 Сам же Терей, высоко восседая на дедовском кресле,

Ест с удовольствием, сам свою плоть набивая в утробу.

Ночь души такова, что, — «Пошлите за Итисом!» — молвит.

Доле не в силах скрывать ликованья жестокого Прокна, —

Вестницей жаждет она объявиться своей же утраты, —

655 «То,