В Вышнем Волочке Ларе вдруг стало плохо, и они лихорадочно стали искать больницу.

В приемный покой – ободранная дверь, деревянные полы, запах хлорки и мочи – Борис внес ее на руках.

Лара стонала. Вышел молодой усталый врач, выслушав неясные и туманные жалобы, развел руками.

– Сделаем рентген, возьмем анализ крови. Кардиограмму еще.

– Ну валяй, – резко ответил Борис. – И побыстрее! Пошевеливайтесь, слышишь? – И просяще добавил: – Сделай все по-людски, а? Я в долгу не останусь!

Врач словно проснулся от зимней спячки, испуганно закивал и, засуетившись, начал громко раздавать указания. Саша-Маша испуганно жались к стене.

Бледный Борис мерил шагами приемный покой.

Ничего не нашли. Сделали укол но-шпы и анальгина и сказали, что все в порядке.

После укола боль успокоилась, и Лара уснула. Сквозь ресницы видела, как Борис накрывал ее одеялом.

Сколько она спала? Час, два, три?

Открыв глаза, увидела Бориса – он сидел рядом с каталкой, на которой она спала, на узком и шатком стуле, уронив голову на руки. Она рассматривала его, словно видела впервые. И, кажется, впервые что-то шевельнулось внутри.

Саша-Маша, похожие на двух нахохлившихся воробьев, дремали в машине.

Двинулись дальше. В дороге здорово проголодались и зарулили в первую попавшуюся столовку. Борис потребовал для Лары овощной суп, пюре и кисель.

– Как для себя, поняла? – коротко бросил он растерянной девице в высоченном накрахмаленном колпаке.

Та испуганно закивала.

Все принесли. Странное дело, как он действовал на людей!

Лара с удовольствием ела пюре, запивая его теплым и сладким киселем.

– С тобой не пропадешь, – проговорила она.

– Не пропадешь, – кивнул он. – Будь уверена.

Уже при подъезде к Питеру их накрыло темное, почти черное небо, посыпался снег. Да, город на Неве знаменит природными сюрпризами! Метель была настоящей, с поземкой. Вот тебе и майские праздники. В городе непогода чуть поутихла, но было понятно, что хорошего ждать не приходится.

Трясущиеся от холода Саша-Маша жались друг к другу. Борис оглядел быстрым взглядом Лару и остановил машину у магазина «Березка», где продавали вещи и продукты за валюту.

– Вы в машине, – коротко бросил Борис Саше-Маше.

Те покорно кивнули.

– А ты – со мной! – велел он Ларе.

Та хмыкнула.

Конечно, Лара и раньше бывала в валютках. И даже однажды купила там моднющий батник – трикотажную кофту на кнопках-пуговицах. Сводила ее туда мамина сестра тетя Зина, приехавшая из Монголии, где была в командировке. Голубой батник и был подарком любимой племяннице – да и что привозить из этой Монголии? Дубленка и кожа дороговато, а больше и нечего. В общем, отделалась батником, но Лара была очень довольна.

Торговый зал был пуст, и три хорошенькие, тихо щебечущие продавщицы замолкли, уставившись на вошедших. Лара вдохнула нездешний, несоветский запах – горьковатый, натуральной кожи, меха, сладковатый косметики и прочие ароматы незнакомой и непривычной жизни.

Поедая глазами Бориса, девицы вытянулись в струну. Он объяснил коротко:

– Девочки, мы только что из столицы (при слове «столица» девицы нахмурили носики), приехали из тепла, практически лета, а тут вы со своими питерскими сюрпризами!

Переглянувшись, девицы развеселились и захихикали.

– В общем, так, – строго продолжил Борис. – Девушка замерзает, и мы не должны этого допустить! Милые мои, помогите!

На последнем предложении голос зазвучал жалобно и просяще, девицам это понравилось.

Засуетились все три:

– Дубленка, стеганая куртка, пальто?

Стеганую куртку не хотелось. Пальто… Да нет, тоже. Дубленка – мечта всех женщин страны Советов, коричневая, бежевая, серая! С ламой и цигейкой по полочке и опушке, легкая, теплая, модная. Да любая!

Дубленки, понятное дело, у Лары не было – откуда? Мама и папа простые инженеры, Лара студентка. Зимой она носила куртец – короткое пальтецо из синего драпа с капюшоном. Пальтецо досталось от той же тети Зины и было сшито какой-то умелой портнихой с загадочным именем Изольда. Попасть к этой Изольде было непросто. Да и брала она, по словам той же тетки, совсем не стесняясь. Но шила лихо, снимая фасоны с заграничных журналов. Куртец был легкий, теплый и клевый. Только немного заношенный.

Но какая дубленка в начале мая? А вот она, висит! Светло-бежевая, кофе с молоком, с пушистым воротником-шалькой и опушкой на рукавах. Но нет, на дворе май, покупать дубленку смешно и, потом, очень неловко.

И тут одна из девиц вынесла куртку – черную, замшевую, под поясок, тоненькую, мягчайшую, с узеньким воротником из черной же норки.

– Невесомая, – кивнула девица. – Прям мечта, а не куртка! Будете мерить?

Еще бы! Кто бы отказался от такой красоты?

Черная куртка пришлась впору. Нет, не так – она села на Ларе как влитая: плечи, спина, грудь, талия, рост – все сложилось.

Лара крутилась перед огромным зеркалом и любовалась собой. Да, хороша! Но как села куртка!

Перехватила взгляд Бориса – восхищение, восторг, радость?

– Берем, – коротко бросил он и направился к кассе.

Про цену Лара ничего не спросила – смутилась.

На холодную улицу вышла в обновке – старая ветровка лежала в красивом пакете.

– Спасибо, – сказала она, пожав Борису руку. – Тепло и уютно, спасибо!

Он улыбнулся.

В Ленинграде устроились в чьей-то квартире на Васильевском. Договорился, конечно, Борис. Зашли и ахнули – потолки метров пять, с лепниной. В комнатах камины, и надо же, работающие! Приятно пахло смолой и дровами. Паркетные, с инкрустацией полы, высоченные арочные окна, красивая старинная мебель, ковры и портьеры. Ничего себе, а?

Хлопая глазами, испуганные Саша-Маша стояли, прижавшись друг к другу.

– Дворец, ей-богу, дворец! Ты нас балуешь, Боб!

– Не вас, – коротко бросил он. – Вы просто удачно попали.

К вечеру погода чуть поуспокоилась, поутихла, и они отправились прошвырнуться.

Ах, как красив Ленинград, ее обожаемый Питер! Как было тепло и уютно в новой куртке! Как хорошо себя чувствовала Лара! Вот что такое тряпки, а вы говорите – душа и все прочее!

После ужина в «Астории» – Боря, Боря, какой же ты, брат, понтярщик – расслабились и до дома взяли такси.

Вернувшись, разделились по комнатам.

Саша-Маша в одной из спален, Борис и Лара в другой.

Лара стояла у окна и смотрела на улицу.

– На это можно смотреть бесконечно, – тихо сказала она и повернулась к Борису. – На воду, на этот город.