Наверное, со стороны это выглядело сущим безумием. Да и нежить, как меня учили, этикетом не одолеешь. Однако после нашей прогулки в горах что-то вот да изменилось, то есть изменилось помимо самого факта появления в моей жизни супруга.

Внутри.

И колонна, как показалось, потеплела.

А дверь отворилась, стоило лишь коснуться темного дерева. Ручки, что характерно, не было. В лицо пахнуло сыростью, да и запашок шел такой, что заставил поморщиться. Хотя вот исключительно в теории гнить здесь уже нечему… в теории, ага…

Я создала светляка, как-то вот не было у меня желания сверзнуться со ступеней, которые взяли и рассыпались прахом от старости. Или были предусмотрительно убраны. Этакий сюрприз для незваных гостей, да… а что, в склепах и не такие встречались.

Но здешние ступени были в полном порядке.

Запыленные, слегка заросшие землей, где-то даже мох расползся. Седой. Пушистый. Какой-то вот нехорошо смутно знакомый мох. Ступать я старалась все равно осторожно. Пусть ступени и гляделись каменными, но мало ли. И камень бывает с подвохом.

А главное, лестница тянулась и тянулась.

Ниже и ниже.

Воздух становился плотнее, запахи… запахи менялись. Тлена. Гнили. И еще цветов, которым в этом месте совершенно точно было нечего делать. Полупрозрачные белые фрезии лежали на полу… лежали, судя по пыли, покрывающей цветы, давно уже.

Я обошла букет, перехваченный тонкой траурной лентой.

И еще один.

И переступила через тонкий стебель.

– Ты все-таки пришла, – Эль обнаружился у постамента, на котором возвышался саркофаг.

Живой.

Живой… мать его эльфу… по отцу… и вообще всей родне, вкупе с Великим древом и лучезарным городом, или как там его. Главное, что живой. Сидит вот, спиной опирается на угол, ногу одну подогнул, вторую вытянул, смотрит этак, с упреком, будто я в чем виновата. Прямо так и тянет врезать ему по голове дурной… это ж надо было так вляпаться.

А что характерно, за эльфячьей спиной виднеется довольная круглая морда маншула.

И этот здесь.

– Пришла, – мой голос все-таки дрогнул.

– Я н-надеялся, что т-ты откажешься, – он попытался подняться, но неловко осел на землю. А маншул заворчал, как почудилось, с упреком. Но кого именно он упрекал, хозяина ли за дурость или же меня, за то, что не бросилась вышеупомянутому хозяину помогать, не знаю.

– Как ты вообще…

– Н-не п-помню, – он потер бок. – Вышел… д-до рынка дошел… а там… вдруг темно, очнулся уже здесь. Н-не хорошее место.

– Ага, – согласилась я, переступая через очередной букет, на сей раз из фарфоровых лилий. – Думаешь, сожрут?

Попытаются так точно.

Маншул вновь заворчал, а я погрозила ему пальцем. Ишь, скалится еще будет. Тебя для чего создавали, коврик ты воплощенный? Не мог хозяина сберечь? Или…

– Он п-появился п-позже, – Эль вцепился в темную шерсть, на которую налипло изрядно пыли. – П-полагаю, ощутил неладное и вот…

«И вот» был у него в боку. Такой длинный тонкий штырь полупрозрачный, чем-то напоминающий булавку изо льда.

– Это… что это такое? – я указала на булавку мизинцем, раздумывая, можно ли ее вытащить или же пока не стоит трогать.

Хотя, конечно, без булавки мне мой муж нравился как-то больше.

– Ледяной шип, – Эль поморщился и все же опустился на пол.

– Ага… а подробней если?

– Тебе его трогать не стоит.

– Не стоит или нельзя? – я уже давно вышла из возраста, когда подозрительное нечто спешат схватить голой рукой, однако уточнить подробности не отказалась бы.

– Н-не ст-тоит, – твердо произнес Эль и отодвинулся. – Я н-не знаю, как он от-треагирует на человека.

Ага… то есть, если исключительно теоретически…

Но руки я за спину убрала. К чему мужа нервировать? Соседка, не та, которая рядом обреталась, а другая, с конца улицы, чудесная женщина, пережившая пятерых супругов, чтобы выйти замуж за шестого, как-то обмолвилась, что на самом деле мужчины – существа на редкость хрупкие. И волновать их не стоит, а то, глядишь, потом то сердце остановится, то печень отвалится, то еще какая напасть приключится.

– Это измененный организм, – Эль потрогал иглу и поморщился. – Он… был здесь. Я решил…

– Здесь? – я огляделась, насколько это было возможно.

Склеп.

Просторный такой склеп, явно рассчитанный на то, что использовать его будут долго. Потолок высок, теряется во тьме. Колонны, его поддерживающие, выглядят в достаточной мере прочными, чтобы простоять еще сотню-другую лет. Пол грязноват. Саркофаги… ага, с полдюжины, на ближайшую, так сказать, перспективу, но не обработаны. Скорее ощущение, что камень кое-как обтесали, придав нужную форму, и притащили сюда. Мол, кому лежать, тот и сам разберется, цветочками украшать или там мотыльками, в конце концов, смерть – дело личное.

Крышки, к слову, были тут же.

Лежали, скромно прислоненные к боковинкам саркофагов. Главное другое, никаких таких игл, явно зловещего вида, я не обнаружила. Стало быть…

– Н-не совсем, – Эль погладил запылившегося маршула. – П-понимаешь… когда я п-пришел в с-себя, я п-подумал, что это мама. Или бабушка.

– Где?

Только эльфячьей матери мне для полного счастья и не хватало. Но склеп был пуст. Разве что вот цветочки…

– В-в принципе. Мама… д-думает, что наш брак случаен. И п-полагает, что мне нужно уехать.

– Куда?

– К-куда н-нибудь, – он опять стал заикаться сильнее. – Д-далеко. От т-тебя. И п-подождать п-пару десятков лет. П-пока ты не умрешь.

Ага… а план, надо признать, вполне себе здравый. Да и с нынешним моим образом жизни ожидание может не затянуться.

– Я п-против. Б-бабушка т-тоже сомневается… но она говорит, что нужно не мне уезжать, а отослать тебя. Дать денег. Много. Люди любят деньги.

Не без того. Не скажу за всех людей, но я деньги точно люблю, главным образом потому, что они здорово облегчают жизнь. Однако уехать…

Куда-нибудь.

И избавить бедного эльфа от травмирующего присутствия моей особы.

– Мы п-поругались, – признался он, и левое ухо дернулось. – Сильно. Я сказал, что б-больше не п-приду… что… это не п-порядочно… и вообще…

…и поэтому, очнувшись, решил, будто бы во всем виновата матушка, вступившая в преступный сговор с бабкой? Пожалуй, не обнаружься в склепе Эль, я бы тоже пришла к такому выводу. Но при всей извращенности своего мышления, моя несчастная свекровь – начинаю подозревать, что свекрови, как явлению, счастье не доступно – не позволила бы обидеть сына.