– О чем? – оно определенно заинтересовалось. – Сказку расскажешь?

– Если хочешь.

– А драться будешь?

– А нападать станешь?

Бредовый разговорчик, но лучше уж языком чесать, чем драться, тем паче, что, чувствую, бой будет недолгим и неравным, пусть и премного героическим. Но в герои я не рвалась.

– Драться не стану, – сказала я, скрестив за спиной пальцы, просто по детской привычке. Но нежить поверила, шагнула бочком, потянула воздух и сказала:

– А от вас храмом тянет…

– Извини, – я развела руками.

Храмом, стало быть? Это как, если то существо недовоплотилось и уж храмов ему точно не ставили.

– Есть теория, – Эль все еще держался за бок, – что боги воспринимают временной поток иначе.

– Умный, – то ли огорчилась, то ли напротив, восхитилась нежить.

– Это его просто по голове часто били, – я разглядывала хозяйку склепа, а в то, что склеп принадлежал именно этой… девушке? – сомнений не было. – Вот и поумнел.

Хрупкая.

Полупрозрачная кожа, светлые волосы, заплетенные в четыре косы… наверняка, это что-то да значит, но хоть убей, не знаю, что именно. Главное, в косы вплетены живые цветы, которым полагалось давным-давно истлеть, но незабудки с ромашками выглядели так, будто бы сорвали их только что. Серебряный венец вот почернел, и камни в нем покрылись то ли пылью, то ли грязью, главное, что цвет их различить не представлялось возможным. От нарядной некогда рубахи остались лохмотья, к слову, довольно-таки выразительные… ишь, ножку отставила, будто красуясь.

Главное, показать ей есть что.

Я вот резко ощутила отсутствие у себя, что должных изгибов, что правильной формы округлостей. Какие округлости? Сплошные углы и большей частью острые.

– Кто ты? – нежить разглядывала меня также внимательно, и вот клянусь, в этом ее интересе не было ничего плотоядного.

– Юся, – сказала я и задумалась. Матушкиной фамилией представляться или по мужу, раз уж выпало им обзавестись? И главное, муж-то помалкивает, проявляя вдруг редкостное благоразумие, а я не уверена, что вспомню его родовое, а даже если вспомню, точно не произнесу.

Человеческие органы речи плохо справляются с эльфийской благозвучностью.

– А ты кто? – неудобный вопрос стоило замять да и вообще…

…ночь шла своим чередом, и надежда встретить рассвет еще теплилась на дне моей души.

– Юся, – сказала нежить.

– Нет, Юся – это я…

– Нет, – возразили мне, – Юся – это я… и я тоже. Меня так зовут. Звали. Раньше.

– А теперь?

– Я не уверена, – она ковырнула полупрозрачную жемчужину, которая прикосновения не выдержала, рассыпалась пылью. – Там все иначе?

– Иначе, – я осторожно повела плечами. – Ты не возражаешь, если я присяду… обопрусь… не оскорблю твою чувства?

А то мало ли, присядешь ненароком не на тот саркофаг.

– Нет, – она покачала головой. – Он меня не здесь закопал.

– Кто?

– Жених.

Она провела когтистой ручкой по косе, и с цветов слетели лепестки, правда, коснувшись пола истаяли, чтобы вернуться вновь.

– Он хотел спрятать тело…

– Убил?

Юся вздохнула.

Кивнула.

И призналась:

– Ему моя сестра больше нравилась. Ты ведь некромант, да?

– Да.

– Он тоже… был…

– А…

А то мало ли, вдруг да этот жених-некромант тоже где-то неподалеку обретается. Из некромантов, к слову, нежить выходит крайне поганого свойства. То ли характер влияет, то ли общий уровень сволочизма сказывается.

– Он ушел. Тогда я… была еще слабой… – ее голос сбился. – Я… им нельзя верить…

– Расскажешь? – я осторожно шагнула влево, стараясь встать между нежитью и Элем. Вот чую, перенесла она любовь к бывшему своему на весь мужской род.

– Он… он говорил, что меня любит… что… будет любить вечно. Клялся, понимаешь?

История простая.

В провинциальных тихих городках порой и не такие страсти кипят. Жил-был купец, которому выпала немалая удача. Разбогател. Титул прикупил, а с ним и почетное право склеп возвести.

Родовой.

Вот почему этому купцу взбрело в голову отметить получение герба столь странным способом, понятия не имею. Люди, они вообще странные. Впрочем, склеп строили по всем правилам, а стало быть, для возведения пригласили не только архитектора с камнетесами, но и некроманта.

Молодого.

Перспективного.

И дорогого… в общем-то практика в неспокойные времена распространенная. Род родом, но славным предкам лучше покоиться в мире, нежели видом своим напоминать потомкам о бренности всего сущего. А стало быть, некромант – это не прихоть, но жизненная необходимость.

Он был хорош.

В меру суров. Мрачен. Печален. Самое оно, чтобы вызвать в душе любовь и прочие, вредные для здравого смысла, чувства. Те оказались взаимными, а что отец не обрадовался, так лишь поначалу. После-то сполна оценил возможности. Некромант из рода древнего, даром, что младшенький сын без права на герб, но герб-то имеется, а вот сила новому роду не помешает…

Перспективы открывались чудесные.

И Юся летала на крыльях любви, пока однажды не очнулась в гробу, в каменном саркофаге, крышку которого задвинули не до конца, оставляя доступ воздуха. И жених, которого Юся полагала самым дорогим существом, сказал:

– Прости. Но на крови оно крепче стоять будет.

Старый обычай. Сговоренная жертва. Она поняла все позже, потом, уже после смерти, когда отступили и страх, и отчаяние. Она кричала. Умоляла. Плакала и проклинала, чувствуя, как проклятья питают незримые сети, создаваемые равнодушным женихом.

Отец…

Он знал. Не мог не знать. Две дочери. Кем-то надо пожертвовать. Корни родового древа не приживутся, если их не подкормить кровью… а потому…

Как он выбрал?

Бросал монетку?

Или просто отвернулся, предоставляя некроманту самому решить? Он ли подмешал в молоко сонное зелье? Он ли помогал обрядить старшую дочь в свадебное платье? Он ли заплетал четыре невестиных косы, украшая их по традиции полевыми цветами? Он ли, движимый чувством вины, в жалкой попытке ее искупить оставил Юсе алмазный венец? И браслеты? И прочие драгоценности…

Он был виновен.

И жених тоже.

Он не собирался отказываться от планов: основать свой род не так просто, а вот войти в чужой, созданный, забрав себе и жизненную силу жертвы – проще простого.