Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Охереть! Я что, узница теперь, что ли? Заложница маньяка. Воплощенная в новой реальности героиня Фаулза? Приехали… кажется… подобное положение вещей называется и на старуху бывает проруха или попросту — пиздец! Надо же было так оплошать…
Проверяю входную дверь — металлическая, закрыта крепко. Никаких тебе записок. На кухне вдруг обнаруживаю завтрак: ничего особенного: апельсиновый сок в пакете, булочки, масло. Но видно, что продукты эти поставлены для меня специально. Трогательная заботливость. Почти в моем духе — сначала ласкаю, целую и обнимаю, потом вскрываю глотку.
Решаю сначала пожрать, а потом начать паниковать.
Голова раскалывается. Я не могу понять: с какого такого расклада я вчера так ужасно напилась? Нервы ни к черту? Либо новый знакомый мне что-то подсыпал? А если он это сделал, то когда успел? Предаваясь подобным нерадостным размышлениям, пытаюсь привести себя в порядок.
Мою голову шампунем с тошнотворнейшим запахом, по мнению производителей, обозначенным как «морской бриз». Если были бы такие бризы, то к морю без противогаза никто не ходил. Одеваюсь… Что теперь-то мне делать? В этой квартире даже телевизора нет.
«Телефон!» — радуюсь я. Достаю свой мобильник. Все, как в плохом кино, — батарейка разряжена! Зарядного устройства у меня нет. Стационарный телефон, кажется, отсутствует. По крайней мере я его не вижу.
Теперь уж точно: приплыли…
Я всегда знала, что молодые и отчаянные особи оказываются недостойны этой жизни. Вот я в буквальном смысле — Дева Орлеанская и что же? Смелость моя так и не нашла достойного применения. Нарывалась, нарывалась… За благое дело, за справедливость, елки-палки, шла. И каков исход? В расцвете сил погибнуть в душном заточении, не успев оставить после себя даже потомство, не успев размножить свой уникальный генотип.
Итого — мораль: побеждает осторожность. Девиз: «Не высовывайся, останешься цел». Побеждает трусость. Побеждает посредственность. Как ни крути, так творится абрис человеческой природы. И чем далее, тем прогрессивней. Закон эволюции: выживают все более осмотрительные, все более равнодушные, все более блеклые, изворотливые…
Беспомощно хожу из угла в угол. Смотрю на узкие, золотистые лучи, что пронизывают комнату, — в них крохотные пылинки. Солнечное утро нарождающегося дня. Я всегда знала, что от катастрофы меня, да и любого, отделяет лишь одно неверное движение, один неправильный шаг, поворот на пути, взгляд не на того, чих налево, вместо того, чтобы направо. Балансируя — между… в сердцевине Здесь и Сейчас, замирая на этом великом просвете, не имеющем под собой никаких оснований. Что есть — Я? Я есть — Обман. Я — есть — пустой Наперсток. Горошинка где-то рядом. Я есть — Никто.
Молочная река — кисельные берега, присказка и только. Набор ни к чему не ведущих мыслей, пустых мечтаний, неоправданных надежд. Одиночества нет — есть только скука.
Я вздрогнула от неожиданного звука. Мысли мои прервал энергичный и короткий скрежет — звук поворачиваемого в замочной скважине ключа. Реакция моя — испуг, удивление и радость — одновременно.
— Ау! Ты все еще спишь? — слышу я бодрый голос своего тюремщика.
Я молчу. Сначала он заходит на кухню, потом в комнату, где я нахожусь. Видит меня:
— Ну чего не отзываешься?
— Ты — идиот! — говорю ему я.
— Здрасьте! За что такой немилосердный вывод?
— Я думала, что ты меня запер!
— Ну ты и дура! Я же записку на кухне оставил! Что не заметила?
Захожу на кухню: на стене белый печатный лист, на котором крупно красным фломастером написано: «Не хотел тебя будить! Сейчас вернусь!»
Бьюсь об заклад, что этого послания там и в помине не было. Я же не крот слепой.
— Опять вранье? — спрашиваю его я.
— Я тебя не понимаю, — с наивным равнодушием отвечает Илья. Вываливает на стол из пакета продукты: — Будешь мне помогать? — спрашивает.
— Я готовить терпеть не могу, — бурчу я, — и вообще я домой хочу. Потом как-нибудь встретимся.
— Ну если так хочешь, — равнодушно говорит он, — не смею тебя задерживать.
Не человек, а парадокс какой-то. Ненормальный. Конечно, после таких слов — я остаюсь.
Он готовит, я смотрю. Разделывает мясо. Видит, что я наблюдаю за его действиями.
— Ты — хищница, присматриваешься ко мне, словно изучаешь мои повадки.
— Раз дело пошло на откровенность, то вот, что я скажу, — я не хищница, но я — собственница. Душевный покой по мне — быть единоличной обладательницей. Я хочу — банального! Я хочу, чтобы в меня втюрились и точка! Чтобы только в меня. Не хочу ни слышать, ни думать, ни знать о том, что на горизонте будущего либо в подвале памяти у моего избранника есть или был кто-то там.
— Милая, но ревность и тому подобные чувства — это простейшие, первобытные инстинкты. Это пережиток. Они были нужны в дикие времена, помогали выжить тогда. Сейчас же — это никчемные вещи. Руководствоваться ими при моделировании отношений, применять их в качестве оси — это глупо, при подобном раскладе ни черта хорошего у тебя не получится. Ты лишь измучаешься, лишишься многих удовольствий, предоставленных современностью.
— Посмотришь на тебя издалека, индивидуалист, копнешь глубже, так ты — зануда!
— Только не начинай заливать мне обычное женское: все мы одинаковые, одна ты не такая — особенная! Поэтому, бедняжечка, разнесчастная, никто не может тебя понять!
— Да — так оно и есть! Я — особенная, такая же, как остальные шесть миллиардов. Каждый по-своему особенный, и второго точно такого же — нет. И знаешь что, прекращай лить дешевый мед в мои уши!
Он посмотрел на меня, помолчал, потом спросил с улыбкой:
— Знаешь, кем и чем я работаю?
— Не знаю.
— Порнографом.
— Ух! До чего же мне везет по жизни!
— А что ты хотела, если ты, голубушка, только таких, мягко сказать, моральных уродов выбираешь.
— Вот это уже стандартно с твоей стороны — именно это я только и слышу ото всех подряд, кому не лень.
— Ну извини. Правда на то и есть правда, что она однобока и стандартна.
— Кто бы заливал о правде. Ты же патологический обманщик! Профессиональный лгун. Ну и каким же ты, кстати, таким порнографом работаешь? В каком жанре: «hard», «soft», «raw»?
— Raw?
— Ну да, «сырое» — порно с мясом, с мясорубкой, — объясняю ему я.
— Ну, во-первых, без иронии — я замечательный фотограф. Это раз. И именно с этого все и началось. А еще, ну тут, правда, много ума не надо: неплохо могу руководить съемочным процессом.
Я его слушаю и уже ничему не удивляюсь; а чего я, собственно говоря, хотела? Сама таких выбираю.
За время нашего диспута он вроде бы выполнил задачу минимум по приготовлению нашего обеда. Поставил мясо в духовку.