Наступило молчание. Он не ожидал от нее подобного ответа, но решил свести дело к шутке.

– Я-то в чем виноват? Вы, женщины, сами выбираете себе мужчин, а нам остается только подчиняться. – Лоренцо комично изобразил на лице беспомощную покорность, обнял Анну и вдруг сказал с внезапной серьезностью: – Быть может, я скоро умру, и род мой прервется.

– И что ты собираешься делать? Бросить меня? Найти новую жену?

– Лучше пойди к ворожее или выпей воды из волшебного источника. Многие так делают.

Вместо ответа она обхватила его шею. Погладила ему спину. Ладонь узнавающе прикоснулась к мускулам под мягкой кожей, к рубцам от страшных ран, нанесенных мечом. Мускулы и рубцы. Ладонь приласкала их. Что я буду делать, думала Анна, если другая женщина родит ему сына? Не бастарда, а наследника, зачатого в законном браке?

Неожиданно Лоренцо сжал обеими руками ее лицо и, приблизив к своему, пристально посмотрел в глаза.

– Обещай мне никогда больше не выходить из дома без обручального кольца!

Вот, значит, как: он может нарушать обет верности, а она нет! Анна почувствовала жгучую обиду. Но что поделаешь? Бездетна – следовательно, бесправна. Ценна лишь та жена, которая может нарожать кучу детей. И в то же время он, кажется, искренне любит ее. Вспомнить хоть, как Лоренцо глядел на изображение святой Агаты – с раздражением, недовольством, даже с ненавистью, но и с тайной гордостью: вот она какова, непредсказуемая сильная женщина, пойманная им в брачный капканы! И при этом готов изменить с каждой и в любую минуту.

Силу давал ей пурпур. Теперь его нет.

Лоренцо навис над Анной, дыша в лицо винным перегаром. Рука, лежащая на ее животе, отяжелела, тело плотно прижалось к телу. Какая разница, хочет она этого или не хочет.

Ночь жаркая и душная, как в тропиках. Через открытое окно в комнату доносились песни поздних гуляк и запах жареного мяса. Веселые людские голоса звучали на фоне жалоб ветра, стонущего в долине, плачущего, как обиженный ребенок. Так же рыдал шторм вокруг корабля в их первую ночь. Тогда Анна боялась урагана и надеялась спастись от страха любовью. Наутро Лоренцо покинул ее и отправился, как выяснилось, к судовому священнику. Молодая жена оказалась сладострастна. И сладостна. Это ли не грех – испытывать в браке взаимное плотское вожделение? Разумеется, грех, ответил священник, – зачатие должно быть свободно от похоти, – но на первых порах простительный. Однако в будущем следует научить женщину должным образом уважать священное таинство соития.

Лукреция была зачата в ту ночь, полную страсти и неуважения к постулатам. Уже тогда Лоренцо беспокоился, что их обоюдный грех может печально отразиться на судьбе будущего ребенка. Как в воду глядел.

До той поры Анне не приходило в голову, что выказывать свои чувства грешно. Теперь она знала: во время близости с супругом нужно соблюдать благопристойную сдержанность, усмирять яростные порывы, сохранять застенчивость и скромность, подчиняться без сопротивления, но и без явного восторга.

Она почувствовала себя отвергнутой и обманутой. Яркий свет любви оказался мраком греха. В том свободном мире, который окружал ее раньше, грешным, наоборот, почиталось сокрытие чувств. Так учили ее родители. Неужели они, провожавшие глазами исчезающий вдали корабль, желали ей зла? Их нет уже на свете; она никогда больше не видела их, никогда больше не увидит.

Должным образом уважать священное таинство соития оказалось не так-то просто. Трудно скрывать физическое наслаждение, когда испытываешь его. Сам же Лоренцо бывал в постели неукротим, но, кажется, перестал спешить по утрам к покаянной исповеди.

Бернардо Росселино пробудил в ее сердце былую открытость и новые надежды. Свободны от страсти должны быть супружеские отношения; тут же речь шла совсем о другом. Лоренцо слишком часто оставлял ее одну, было время подумать. Видит Бог, она долго сопротивлялась жажде любви. Она делала пурпур, красила ткани, воссоздавала на холсте образ святой Агаты, выплескивая на картину частицу собственной муки и безысходности, и мерцающий луч света пробился сквозь тьму…

Лоренцо тронул губами шею Анны. Грудь. Живот. Еще ниже. Его язык проник в нее. Так было только в первую их ночь. Хотите, чтобы я вновь нарушила священное таинство, мой господин? Она представила себе гордое лицо Бернардо, принимающего пурпурный плащ. Сладкий озноб прошел до самого мозга. Анна оттолкнула мужа, но он снова приник к ней. Удивительно, но чем ярче представал перед ней облик флорентийского архитектора, тем благодарней и ярче отвечало тело на ласки супруга. Долгое содрогание выгнуло Анну дугой. Ложь. Ложь! И снова ложь! Вот так же солжет утром Лоренцо, давая присягу под пристальным взглядом Его Святейшества, но думая о другом. Слова клятвы и порывы страсти не исключают обмана.

И Лоренцо, и она лукавят. Он принял на себя главенство в крестовом походе, не видя в нем смысла и не веря в добрый его исход. Она благодарно принимает нежность мужа, мечтая об иных прикосновениях. У нее нет выхода, нет пурпура – есть только картина, чреватая бедой. Лишь Папа Римский может принести спасение. Если того захочет.

Лоренцо лег на нее всей тяжестью и вошел глубоко-глубоко. Он соблаговолил снять с нее обет воздержания. Она не ответила «нет». Подними меня ввысь, до самых небес, чтобы я упала и разбилась на мелкие осколки! Она взлетела, но вниз не рухнула, какая-то сила удержала ее. Сила клятвы. Тело не желало больше нарушать обет.

Анна вспомнила ту ночь, когда стояла в опочивальне нагая. Воспоминание оказалось ярче, чем явь. Вновь возникшее из ниоткуда лицо Бернардо освободило от всех клятв и заставило разлететься тысячей звенящих льдинок. Анна ткнулась носом в щеку Лоренцо и кожей почувствовала слезы. Кто из них плачет – он или она?

Анна повернулась к открытому окну. Залитая ночным светом долина с туманными отрогами Амиаты и белесыми склонами глинистых оврагов являла собою не земной, а скорее лунный пейзаж. Склоны эти бесплодны как пустыня, но там, за ними, сочатся из недр вулкана источники, из которых надо пить воду, чтобы стать плодовитой и рожать мужу сыновей. Так говорят ворожеи. Сюда пастухи пригоняют яловых коз и овец. Глина цвета слоновой кости лежит у источников холмиками, подобными женским грудям.

Анна пила волшебную воду не раз. Когда-то гадалка напророчила ей множество детей, но только одну Лукрецию удалось произвести на свет. Теперь нет и Лукреции. Никого нет.

Объятия Лоренцо ослабли. Он уснул.

* * *

– Ты готов к присяге? – спросил Пий Второй.

Пришла пора заключить нерушимый договор. Ты да я, да мы с тобой. Левой рукой Лоренцо обхватил древко знамени, а правую вытянул вперед, согнув два и растопырив три пальца – символ Святой Троицы.

– Клянусь верно, честно и благородно служить Римскому престолу. Клянусь отдать все силы, а если понадобится, то и самою жизнь, для его зашиты. Клянусь в послушании и покорности. Клянусь, и да поможет мне Бог!

Стены оружейного зала, где давалась присяга, были увешаны щитами и мечами.