Убежав в лес, она безвольно опустилась на траву. Все подозрения подтвердились. Она ощущала себя теперь иным человеком, правда опустошила Анну. Чувство вины перед дочерью и невозможность что-либо изменить были мучительны. Даже месть оказалась ей не по силам, отмщение свершилось, но не ее руками.

– Лукреция, – прошептала она.

Наступила ночь. Тишину нарушали лишь доносившиеся из долины горестные причитания: женщины звали своих потерянных детей.

Никто им не отвечал.

Конь отыскал Анну в лесу. Вцепившись в уздечку, она поднялась с земли и пошла куда глаза глядят, углубляясь в чащу. Конь, пугаясь темноты и обступающих деревьев, всхрапывал и упирался, приходилось то и дело его понукать. Дальше, дальше! Лишь бы не видеть людей, раствориться в чащобе, исчезнуть! Она хотела смерти падре – но не она убила его. Может быть, это сделало ее желание? Или таково веление Господне?

Возвратиться домой? Только где он, этот дом? Но оставаться на ночь в лесу – все равно что перейти границу царства мертвых. Ее за то и осудили, что она легко переступала границы. Так ли уж страшна и нежеланна гибель? Однако что-то удерживает в пределах жизни; может быть, это что-то и есть Бог?

Как хочется увидеть Бернардо!

Хочется ли жить, она сама не понимала.

Анна остановилась, легла на мягкий мох и уснула.

* * *

Наступил февраль. Из Ватикана не приходило никаких известий. Вершина Амиаты белела снегами, на пастбище козы и овцы жались друг к другу, ища убежища от пронзительного ветра. Близилось полнолуние – срок подрезать в усадьбе оливы. После пожара осталось всего три дерева, еще способные плодоносить; будут хоть несколько кувшинов масла, как-нибудь удастся протянуть следующий год.

Анне снились дурные сны: будто она просыпается утром, а кругом полная тьма.

Наконец прискакали гонцы с письмом от Пия Второго. «Слишком поздно, – подумалось Анне, – никакого отпущения грехов мне уже не надо».

О каком прощении может идти речь, если она сама не может простить себе ни смерти Лукреции, ни убийства Андрополуса, ни даже гибели священника? Она сама себя отлучила от святых таинств.

Гонцы недоумевали при виде холодности и безразличия, с которыми Анна приняла конверт от Его Святейшества и подарок Папы Римского – священную реликвию, серебряный ларец с мощами святой Агаты. Неужели она не рада получить свободу, вновь слушать мессу и ходить к причастию? Они могли бы сопроводить ее в церковь. Анна отказалась от предложенной услуги.

Она поднялась наверх, прикрыла оконные ставни, стала взламывать печать на письме. Взгляд упал на украшенный золотом и камнями переплет: «О природе». Эта книга смогла многое ей объяснить, круто изменить сложившееся положение вещей, вернуть прошлое, но саму Анну прежней не сделает. Ее природу, непредсказуемую и своевольную, не объяснишь и не переменишь.

В полумраке она прочла письмо Папы Римского.

«Дочь моя! Сим снимается с тебя малое отлучение, и я с благодарностью целую твой лоб. Ты вновь допущена к святым таинствам. Грех искуплен.

Ты оказалась права: белый камень – действительно алунит, и найденной тобою жилы хватит, чтобы удовлетворить потребности всей Европы. Опытные генуэзские мастера, работавшие на азиатских залежах, взяли необходимые пробы с холмов Тольфы и подтвердили необычайное богатство месторождения. Генуя, Венеция и Флоренция уже изъявили желание заказать квасцового камня на двадцать тысяч дукатов. Какова будет их собственная прибыль, можно только догадываться.

В поисках тобой руководил Господь; с Его помощью час крестового похода во славу нашей веры приблизился.

Однако отдадим должное и маленькому моллюску. Не будь морских улиток, мы с тобой, возможно, никогда бы не встретились. Косвенно они послужили и делу открытия алунитовой жилы: если бы запас их секреторных выделений не иссяк, кто в Италии стал бы искать квасцовый камень с таким тщанием, как ты? Так что скажем спасибо улиткам нуселла и мурекс. Их время кончилось, зато они могут теперь спокойно обитать и размножаться, не опасаясь людской страсти к великолепной краске. Отныне и впредь кардиналам предписано носить одеяния, окрашенные античным пурпуром, только во время поста, адвента и заседаний конклава. Ежедневное же их платье будет окрашиваться следующим образом: модзетта – кармином, а мантия – "кровью святого Иоанна", получаемой из личинок кошенили.

Алунитовые квасцы объявляются основным средством для растительной окраски шерсти и шелка».

Анна уронила письмо на колени. Потом поднялась и подошла к окну. По-прежнему течет Орсия, как прежде, высится Амиата. Скоро Папа Римский, отправляясь в крестовый поход, проследует по долине со своим блистательным кортежем. Сверкнет солнце на острие копья, сжатого в руке Лоренцо. Соответствие человеческих возможностей и вожделений будет проверено в Константинополе.

Полученное прощение никак не хотело отзываться в сердце радостью. Вместо нее болезненной жилкой билась мысль о том, что квасцовый камень приблизил час войны, которой так страшится Лоренцо. Стремясь очиститься, она послала его на верную гибель.

Эпилог

Бернардо Росселино долго болел, а поправившись, сразу же отыскал Анну. Весной 1464 года он увез ее из долины Орсия. По Виа-Франсиджена они направились в Европу. В пути ослабленный болезнью архитектор умер.

Это случилось в начале зимы.

Пий Второй выехал из Рима 18 июня того owe года. Двинувшееся в крестовый поход против султана Махмуда христианское воинство возглавил барон Лоренцо. Прибыв в Анкону, они обнаружили, что корабли для них еще не пришли. Суда появились из Венеции только 11 августа. В ночь с 14-го на 15-е Пий Второй скончался от приступа лихорадки. Тело его было перевезено в Рим и покоится в соборе святого Петра.

После похорон Папы Римского барон Лоренцо возвратился в долину Орсия. Он не вступал в брак до самой своей смерти, последовавшей в 1469 году. Наследство поделили его многочисленные незаконнорожденные сыновья, прижитые от рабынь и служанок.

Анна вернулась на западное побережье Норвегии. Мощи святой Агаты она пожертвовала кафедральному собору Ставангера, первой норвежской церкви, увиденной по пересечении границы с Германией. Там они находятся до сих пор. Алтарная картина с изображением упомянутой великомученицы хранится в Ватикане.