Логическими рассуждениями тут ничего не установишь. Тут нужен широкомасштабный эксперимент. Многое зависит от исполнения, от людей… Страшно интересно. Прожить бы ещё лет десять и посмотреть, что получится, — проговорил он мечтательно.

— Почему только десять? — испугалась Прасковья. — Нам ещё ребёнка поднять надо.

— Хорошо, малыш, я буду стараться… — Богдан улыбался так, как взрослые улыбаются на детские глупости. — Просто я имел в виду, что лет через десять многое будет видно.

— Ну да. В такой формулировке принимается, — согласилась Прасковья. — Сейчас фактически каждый шаг каждого человека отслеживается, — продолжала она. — И лет через десять, лучше двадцать, накопится достаточно данных для понимания того, какие действия приводят к формирования таких граждан, которые нам нужны.

28

Между прочим, могу рассказать тебе любопытный и не вполне тривиальный факт. Уже сегодня понятно, что в набор качеств подлинного гражданина входит некий уровень нонконформизма. Он должен обладать критическим отношением к властям. Полный конформизм — это как раз признак потенциального предателя. Как и принципиальное несогласие со всем и во всём, что говорит и делает власть. Анализ больших данных это очень хорошо показывает: признак потенциального предателя — это полный конформизм, а также воинствующий нонконформизм, несогласие буквально со всем, во всём и в каждой точке. А лет через десять мы получим ещё много нетривиальных знаний.

— Любопытно… то есть, выходит дело, то, чему учил апостол Павел, при буквальном исполнении — признак потенциального предателя? Так показывают ваши большие данные?

— А чему он конкретно учил? Я помню только, что несть власти аще не от Бога. А больше ничего не помню. Кстати, что такое «аще»?

— «Если», — улыбнулся Богдан. — Вот Машенька наверняка знает церковнославянский, и это очень правильно. А говорил Павел вот что:

Вся́ка душа́ власте́мъ предержа́щымъ да повину́ется: нѣ́сть бо вла́сть а́ще не от Бо́га, су́щыя же вла́сти от Бо́га учине́ны су́ть.

Всякая душа да повинуется высшим властям, потому что нет власти не от Бога; существующие же власти установлены от Бога.

Тѣ́мже противля́яйся вла́сти, Бо́жiю повелѣ́нiю противля́ется: противля́ющiися же себѣ́ грѣ́хъ прiе́млютъ.

Поэтому сопротивляющийся власти противится Божию установлению. А сопротивляющиеся принимают на себя грех.

Кня́зи бо не су́ть боя́знь до́брымъ дѣло́мъ, но злы́мъ. Хо́щеши же ли не боя́тися вла́сти? Благо́е твори́, и имѣ́ти бу́деши похвалу́ от него́:

Бо́жiй бо слу́га е́сть, тебѣ́ во благо́е. А́ще ли зло́е твори́ши, бо́йся, не бо́ безъ ума́ {всу́е} ме́чь но́ситъ: Бо́жiй бо слуга́ е́сть, отмсти́тель въ гнѣ́въ зло́е творя́щему.

Ибо начальники страшны не для добрых дел, но для злых. Хочешь не бояться власти? Делай добро, и будешь иметь похвалу от нее,

ибо начальник — это Божий слуга, тебе во благо. Если же делаешь зло, бойся, потому что он не напрасно носит меч: он Божий слуга, отмститель в гневе тому, кто творит зло.

Тѣ́мже потре́ба повинова́тися не то́кмо за гнѣ́въ, но и за со́вѣсть.

Сего́ бо́ ра́ди и да́ни даете́: служи́тели бо Бо́жiи су́ть, во и́стое сiе́ пребыва́юще.

Воздади́те у́бо всѣ́мъ до́лжная: ему́же у́бо уро́къ, уро́къ: [а] ему́же да́нь, да́нь: [а] ему́же стра́хъ, стра́хъ: [и] ему́же че́сть, че́сть.

И потому надобно повиноваться не только из боязни гнева, но и по совести.

Для этого вы и подати платите, ибо они Божии служители, поставленные как раз для этого.

Потому отдавайте всем должное: кому подать — подать; кому дань — дань; кому страх — страх; кому честь — честь.

— Неужели ты всё это дословно помнишь? — изумилась Прасковья.

— Церковнославянский текст — да, практически дословно. Этот текст меня очень поддерживал в моём узилище, я ощущал своё положение как справедливое и законное. Ты и апостол Павел были мне опорой. Странная компания — правда? — он слегка рассмеялся. — А русский перевод — это я просто перевёл тебе, всё ж я какой-никакой переводчик в анамнезе, вот и перевёл. В принципе, имеется канонический перевод на русский, утверждённый Синодом, можешь посмотреть в интернете, я его практически не знаю. Он какой-то плоский и безвкусный, Бог с ним, а церковнославянский текст — красивый.

Так что же выходит по вашим большим данным: кто дословно исполняет слова Павла — тот потенциальный предатель? Дивны дела твои, Господи! Может, вы что-то не так поняли?

— Мне кажется, очень просто, — чуть подумав, ответила Прасковья. — Апостол учил массу простых людей. Он учил их идеалу, который, как известно, недостижим, а отклонению от идеала их учить не надо: сами сообразят, как отклониться. Так что никакого противоречия нет. Большие данные говорят: если вдруг встретится человек, который не отклоняется от строго правильного поведения, начальники должны насторожиться.

— Пожалуй, что так… — согласился Богдан.

* * *

Они подъехали к КПП при въезде в коттеджный посёлок. Прасковью немного огорчило, что прервался такой интересный для неё разговор.

— Господи, тут прямо блок-пост, неплохо оборудованный. Жить в таком месте… Брр-р… — Богдан передёрнулся, вероятно, вспомнив про КПП, за которым он жил так долго.

Прасковья показала в окно своё служебное удостоверение, но это было лишним. Охранник отдал честь, впрочем, довольно расхлябанно. Шлагбаум тотчас поднялся. «Странно, — подумала она, — за каждым нашим шагом следит искусственный интеллект или как это теперь называется, но есть какая-то иррациональная потребность поставить допотопный шлагбаум с охранником».

Иль чума меня подцепит,

Иль мороз окостенит,

Иль мне в лоб шлагбаум влепит

Непроворный инвалид,

— продекламировала Прасковья.

Иван встречал гостей на крыльце: надо полагать ему сообщили с блок-поста, как назвал это сооружение Богдан. Розовый, седовласый, в светло-серой вязаной кофте с косами, похожий на деда Мороза.

— Здравствуй, Иван, — они с Прасковьей наскоро обнялись. — Ты чего мёрзнешь?

— Да вот вас жду-не дождусь. Входите в дом.

В не слишком просторной прихожей с зеркальной стеной, за которой скрывались шкафы для одежды, Прасковья начала было их знакомить.

— Погоди, вы разденьтесь, а потом познакомимся с чувством, с толком, с расстановкой, — проговорил Иван добродушно-ворчливым дед-морозовским тоном. Разделись, переобулись в привезённую сменную обувь. Богдан, молодец, захватил свои мягкие-мягкие мокасины, а она — тёмно-синие бархатные тапочки с незабудками: ни одних туфель под рукой не оказалось. Появилась Галина-Галка-Галчонок — так она называлась в разных обстоятельствах и разными людьми. Тоже седовласая, красиво завитая, в розово-сером платье, очень к ней идущем. Не в тапочках, а в чёрных лакированных лодочках. Дед Мороз и Снегурочка. Кстати, оба похудели, постройнели: видно, старались.

— Богдан Борисович Светов, — проговорила Прасковья и тотчас ощутила смутное