– Но у вас сонное лицо, – возразила женщина. – Можете снова выключить свет, если хотите.

Доктор ничего не сказал. Он продолжал неподвижно сидеть в кресле, уставившись на женщину нервным, напряженным взглядом. Она снова улыбнулась.

– Доктор, вы, кажется, не ожидали меня здесь увидеть. Я вас напугала?

Александр Натанович облизнул губы и сухо проговорил:

– Вас нет. Вы – мой бред.

– Правда? – На смуглых щеках женщины за-играли ямочки. – Тогда вы не будете возражать, если я разденусь и приму у вас душ? В больничной душевой ужасно холодно. Да и противно. Она больше похожа на помывочный пункт для покойников.

Не дожидаясь разрешения, незнакомка поднялась с кровати и стала расстегивать халат. Секунда – и халат, мягко прошуршав, упал к ее ногам. Под халатом у женщины ничего не было. Она стояла посреди комнаты – смуглая, крепкая, с большими, налитыми грудями. Стояла и смотрела на доктора.

– Вас не смущает моя нагота? – спросила женщина насмешливо.

Александр Натанович разжал губы и тихо сказал:

– Я доктор. Меня ничто не смущает.

– Тогда, может быть, вы проводите меня в душевую? Мне немного не по себе.

Доктор Кон сглотнул слюну, но не двинулся с места. Женщина прищурила карие глаза.

– Ну же, доктор? Позаботьтесь обо мне. Ведь вы так хорошо умеете заботиться. Не бойтесь меня. Это будет не опаснее, чем вырезать аппендицит!

Она улыбнулась, блеснув полоской белых зубов, и доктора Кона прошиб пот.

– Тебя нет, – выдавил из себя Александр Натанович. – Ты существуешь только в моем мозгу.

– Правда?

Женщина улыбнулась, потом медленно подошла и положила ему руки на плечи. Ноздри доктора Кона уловили слабый запах пота. Всмотревшись в его лицо, женщина спокойно произнесла:

– Вы плохо выглядите, доктор. Кажется, в холодильнике есть бутылка коньяка. Почему бы вам не выпить рюмку? Это поможет вам прийти в себя.

– Я… не пью, – с трудом выдавил Александр Натанович, стараясь не смотреть незнакомке в глаза.

– Вот как? Но когда вы меня убивали, вы были пьяны.

Внезапно доктор Кон все вспомнил. Имя женщины – Мария Линевич. Операция, которую он ей проводил, являлась диагностической. Мария Линевич, тридцати пяти лет от роду, ощущала сильные боли в животе, и никто не мог установить их причину. Анализы были весьма противоречивы. Перед тем как маска анестезиолога опустилась пациентке на лицо, Мария посмотрела на врача (у нее были большие карие и словно бы влажные глаза) и спросила:

– Доктор, это опасно?

– Не опаснее, чем вырезать аппендицит, – с улыбкой ответил ей доктор Кон.

И вот теперь Мария Линевич оказалась здесь, в его комнате на полярной станции, и смотрела на него своими карими и как будто влажными глазами.

Александра Натановича обуял страх.

– Прочь от меня! – крикнул он и изо всех сил оттолкнул от себя женщину.

Она упала на пол, но тут же села на полу, широко и бесстыже расставив ноги, и уставилась на доктора Кона влажными карими глазами. На животе у нее стал вспухать багровый шрам, и вдруг он разверзся, словно по смуглой коже полоснули скальпелем.

Александр Натанович поднялся с кресла и, стараясь не смотреть на истекающую кровью женщину, пошел к двери. Ноги у него сделались ватными, в ушах громко стучала кровь, и по пути он вынужден был остановиться, схватиться рукой за спинку кресла, чтобы не упасть.

Стоя у кресла, доктор Кон слышал, что женщина у него за спиной поднялась с пола, а потом до его слуха донеслось мягкое шлепанье босых ног. Она шла к нему.

– Нет… – хрипло прошептал Александр Натанович. – Тебя нет… Ты всего лишь моя галлюцинация…

Он был готов признать, что пал жертвой собственного сумасшествия, но значило ли это, что нужно сдаться без борьбы? На него навалилась адская усталость. Нет смысла сражаться за недостижимое, когда твой собственный разум против тебя. И все же…

Холодные влажные пальцы легли доктору на шею, заставив его вздрогнуть.

И все же… стоит побороться. Доктор Кон стиснул зубы и резко повернулся.

Антон неторопливо шел по коридору. Лицо его было хмурым и озабоченным. Очень подозрительно: сперва у Тучкова пошла носом кровь, теперь вот у доктора… Только идиот не увидит тут связи.

И потом – холодильник. Доктор Кон что-то прячет в холодильнике. Но что там может быть? Наркотики? Оружие? Деньги?

Антон усмехнулся, осознав, в каком бредовом направлении двинулись его мысли. Однако все равно подозрительно: Антон всего лишь прикоснулся к холодильнику, а доктор бросился на него как взбесившийся питбуль. А ведь до сих пор местный эскулап был для программиста образцом хладнокровия и здравого смысла.

Внезапно ему в голову пришла весьма правдоподобная мысль, и Антон замедлил шаг. Может быть, док прячет в холодильнике ту таинственную дрянь, которая находилась в белом контейнере? Вдруг он был с покойным Тучковым заодно?

Антон остановился и нахмурил лоб. Если это так, то… Что сейчас лучше всего сделать? Пойти в кают-компанию и рассказать обо всем командору? Или сперва получить доказательства – ворваться в комнату доктора, осмотреть холодильник, а если там ничего нет, обыскать всю комнату?

Второй вариант показался Антону более правильным. Он уже хотел вернуться к доктору, но, облизнув пересохшие от волнения губы, испуганно замер. Язык наткнулся на что-то мокрое и теплое. Программист потрогал лицо и посмотрел на пальцы. Рука была окрашена кровью.

– Черт… – хрипло проговорил Антон.

Сомнений не было – у него шла носом кровь. Так же, как у доктора Кона. Так же, как у Тучкова. Антон запрокинул голову и вытер лицо рукавом свитера. К своему удивлению, он почти не почувствовал прикосновения шерстяной ткани. Щеки и подбородок онемели, словно ему вкололи дозу новокаина.

Внезапно свет в коридоре замерцал. Потом – замигал. Периоды света и тьмы чередовались с раздражающей скоростью, так что у Антона закружилась голова.

Но вот в коридоре воцарилась полная тьма. Васильев замер, терзаемый неприятными предчувствиями. До его слуха донесся тихий звук шагов. На мгновение лампы снова вспыхнули, и в их коротком и мощном, как судорога, свете Антон увидел светловолосую девочку, идущую к нему из конца коридора.

Свет погас. Зажегся вновь. Теперь девочка стояла всего в пяти шагах от Антона. И снова лампы погасли. Программист попятился, чувствуя, как его спину обдало холодом, – он уже знал, что увидит, когда свет опять загорится. И свет загорелся.

Белокурая девочка стояла прямо перед ним и смотрела на него широко раскрытыми голубыми глазами.

– Виолетта! – выдохнул Антон.

Лицо девочки было белее мрамора, накрашенные помадой губы темнели на нем как раздавленная вишня.