Тут явно все было обтянуто звукоизоляционным материалом. Тут можно убивать. Никто не услышит.

Слабо моргающая неярким светом лампочка висела ровно посередине, освещая небогатую обстановку. Вонючий матрац скрюченным валиком валялся у дальней стены в выемке.

Один вид внушал животный ужас.

Меня тут не найдут.

Желудок скрутило так сильно, что толчок заставил меня вскочить и вывернуть все содержимое на пол. Я рвала и плакала, а затем без сил повалилась на грязный пол.

НАДЯ

Реальность порой может скукоживаться до одной точки, в которую ты смотришь без остановки. Несмотря на голод, холод, жажду, омерзение от окружающей обстановки. Ты можешь больше, чем думаешь, особенно можешь цепляться за мнимые надежды в условиях абсолютной безнадеги.

Я знала, что прошло примерно два дня. Наручные часы очень удачно остались на руке, благодаря им я и понимала, что к чему. За все время мне кинули бутылку воды и пачку сухарей. Очень человечно. Пальцы на руках представляли собой кровавое месиво. А все благодаря моим идиотским попыткам вскрыть замок.

Все-таки…Надежда может свести человека с ума. В этом я теперь уверена наверняка.

Единственное, чем я жила все это время, так это тем, что Рашидов мне поверит. И тем, что я просто обязана дать ему информацию, он точно узнает, он поверит мне. Что бы там ни было. Поверит же. Ведь если меня тут держали, то явно для того, чтобы я раньше времени не разболтала все. А значит…значит он еще жив.

Я удачное прикрытие. Явного предательства ближнего окружения.

Мои думы прервались щелчком засова. Спустя секунды в помещение вошел Николин. Он был на коне, чего уж греха таить. Вид вылизанный, отутюженный, с иголочки. На лице блуждала победоносная улыбка. Как удачно, как все удачно у него складывалось. И босса предать, и найти козла отпущения. Я сидела на полу, прижимая исцарапанные ноги к груди. Невидящим и заплаканным взглядом смотрела на дорогие туфли, сверкающие как для парада.

— Поднимайся, замарашка.

Настолько человек подлый, настолько и изворотливый. Уж.

Подняться удалось с трудом, ноги затекли и стали деревянными. Невесть откуда взявшиеся занозы впивались в мягкую кожу и безумно саднили, но я уверенно шла вперед. Что меня там ждало? В худшем кошмаре не могла себе вообразить.

Точно не такое. В небольшой гостевой стоял Арслан. Спиной ко мне, напряженный и осунувшийся. Курил. Все помещение было насквозь пропитано дымом. Он душил, рвал глотку. Каждый глоток воздуха давался с трудом. Я едва смогла различить все, что окружало меня.

— Оставь нас, — кинул Николину, но продолжал стоять. Атмосфера сгущалась, давила на меня, я все понимала уже. Все. Достаточно было увидеть его, один взгляд, и все встало на свои места. Он поверил. Но я не сдавалась.

— Арслан, послушай, я слышала, как он говорил по телефону, они искали что-то, потом… — в моем голосе плескалось отчаяние. Я до ломоты в теле хотела мужчине только добра, но факт в том, что у меня не было ни одного доказательства в том, что я права, а лжет именно Николин. Ни одного.

— Рот закрой, — приглушенно, но с такой ненавистью в голосе прошептал, что меня отшатнуло. Рашидов так и стоял спиной ко мне, продолжая глотать едкий дым. Гробить свой организм и спаливать легкие.

— Послушай меня, они что-то взяли у тебя и хотят проверить, и еще они думают убить тебя, пожалуйста…

— В моем кабинете стоят камеры. Ты думаешь, я настолько тупой, что не смог проверить слова Николина? Правда? Я все видел. Пусть ты и спрятала телефон…увиденного достаточно, — Рашидов развернулся ко мне, и я увидела наконец-то глаза. Мертвые. Неживые. Не те, что раньше смотрели на меня с вожделением, обожанием. Сейчас они были полны ненависти, ничем не прикрытой злобы.

— Это не так, — я мотала головой и беззвучно рыдала, а он приближался ко мне. Каждый шаг отдавался болью. Мурашки по коже прошлись табуном. Это страх перед неизбежным.

Я жадно осматривала его мощное тело, впитывала в себя, как будто в последний раз. Поднялась к глазам и распалась на части. Снова. Вблизи иначе, вблизи совсем не так бьет ненавистью. Вблизи разочарование сокрушает обухом по голове.

Это ведь и правда мог быть мой последний раз, он не прощает предателей. Он не дает вторых шансов. Надя, он тебя убьет.

— Я никогда не позволял себя вольностей с женщинами. Знаешь почему?

Я отходила назад. Сантиметр назад, а на деле километры, пропасть ширилась между нами черной бездной.

Шажок назад.

Все дальше и дальше, несмотря на то, что впереди на меня наступало чудовище. Сейчас я понимала четко только одну вещь — мы закончились. А может никогда по-настоящему и не начинались, не были.

Меня пугало не физическое насилие, потому что такое я переживала много раз, не даже то, чем кажется ситуация, не то, что расставались, меня пугала лишь полная неспособность донести ему правду. И то, что в конечном итоге я не смогу жить на земле, зная, что он не поверил мне и погиб, собственно, из-за меня.

Боль в груди становилась невыносимой. Мне все больше и больше хотелось кричать о том, что я права. Что он должен мне поверить, но один лишь взгляд в лицо мужчине говорил о бесполезности.

— Он хочет убить тебя. Он не твой друг, — прошептала в грудь, ведь теперь мужчина прижимался ко мне всем телом. Но сейчас это было не про любовь, жажду близости, сейчас это было про боль. Голос ломался.

— Я никогда не позволял женщинам занимать хоть какое-то место в моей жизни потому, что они все до одной прожженные бляди. Их можно трахать, иногда даже очень комфортно и приятно, но не больше, — прошептал на ухо. Лучше бы он меня просто ударил. Убил. Чем резал своими острыми словами.

Мы говорили на разных языках.

— Я не имею никакого отношения к этому всему, я просто случайный человек, — продолжала лепетать и смотреть в напряженный подбородок. Мне не хватало сил удерживать ненавистный взгляд мужчины. Не хватало.

Он схватил меня за подбородок и выдал жестко:

— Как оказалось, тебя тоже можно только трахать, — волны ненависти обожгли меня, я зажмурилась, прикусывая губу. Дорожки слез плавно катились по щекам.

— Я не имею к этому никакого отношения! Не имею! Я слышала, все слышала, что он говорил, я хотела предупредить тебя, — сорвалась на крик, начала биться руками о стальную грудь.

Да пойми же ты, поверь мне! Ну есть же в тебе что-то, что раньше считывало меня. Что сломалось на этот раз? Агония врывалась в тело, вспарывая грудную клетку, сжимая сердце в колючих проволоках.

Что-то громыхнуло на улице. Это на мгновение отвлекло Рашидова от медленного убийства моей души. Но я продолжала бить его кулачками и вопить, что он не прав, что он не хочет видеть очевидных вещей. Это был спусковой механизм. Как будто отпустили тетиву. Противный тошнотворный ком в горле обосновался уверенно и плотно.