Наверное, он был прав.

Жизнерадостный Альпер воспринимал свою работу именно как работу, не преувеличивая ее значения ни в собственной жизни, ни в обществе в целом. Впрочем, о последнем он вообще вряд ли задумывался. Он никогда не напрягался ради того, чтобы самостоятельно восстановить картину преступления, никогда не выходил за рамки данных ему начальством указаний, он, скорее всего, и не думал ни о каких преступлениях в нерабочее время. Зачем? Ему же за это не платят.

Но Кемаль не умел и не хотел выбрасывать из головы все мысли о работе, едва заканчивался его рабочий день. Он никогда и не думал о том, когда, собственно говоря, он начинается и заканчивается – этот рабочий день. Работа и интерес к ней были просто частью его жизни, почти всей его жизнью, и он отдавал ей столько времени, сколько было нужно, а не сколько официально полагалось.

И он понимал, что ждать до завтра нельзя.

Начинать надо уже сегодня – хотя бы с категорического запрещения Элиф обсуждать случившееся со своими подругами. И чем быстрее удастся опросить всех женщин, тем больше вероятность, что они ничего не забудут. Точнее, что-нибудь каждая непременно забудет: наша память очень избирательна, но все же сегодня шансов получить более точную информацию, не разбавленную домыслами, искажениями и взаимными договоренностями, куда больше, чем завтра. Ведь пока эти женщины не обсуждают и не обдумывают события вчерашнего вечера, поскольку не догадываются об их важности.

Или одна догадывается? Жаль, Альпер поленился отыскать домработницу, наверняка она уходила последней и могла сообщить, в каком состоянии оставила хозяйку. И поила ли ее водой из собственных рук или с ложечки.

Снова зазвонил телефон. Домашний.

Кемаль метнулся в гостиную и успел ко второму звонку.

– Здравствуйте, я могу поговорить с Айше?

Незнакомый женский голос. Чуть торопливый и, может быть, нервный.

– Видите ли… – замялся Кемаль. Будить жену не хотелось. Обойдутся ее подружки, пусть поспит. – Она простудилась и сейчас спит. Не хотелось бы ее беспокоить. А что ей передать?

– Я хотела… меня зовут Семра, мы с ней вчера встречались на золотом дне…

Так. Понятно. Семра Арден, пенсионерка, бывшая продавщица универмага «Карамюрсель», помогает мужу-владельцу лавки канцтоваров. «Я вам все про них расскажу, мне вас сам бог послал, я даже есть боюсь, я вам завтра позвоню и все расскажу».

Вот и позвонила.

Что ж, неважно, начать можно и с нее. Раз уж ей есть что рассказать.

– Госпожа Семра, меня зовут Кемаль, я…

– Конечно, конечно, муж Айше и брат нашей дорогой Элиф! Очень приятно!

– Мне тоже. Но, видите ли, сейчас я говорю и как офицер полиции. Случилось кое-что… м-м… экстраординарное, и мне необходимо с вами встретиться.

– А что случилось? – нормальная реакция нормального обывателя.

Смесь любопытства с испугом. И чего больше, не всегда зависит от виновности или невиновности. У Семры любопытство явно перевешивало. Оно было жадным, радостным и от этого почти неприличным.

– Мне неловко обсуждать это по телефону. Можно, я к вам подъеду?

– Конечно, конечно, – снова, едва дослушав, зачастила она. Кажется, обрадовалась еще больше. – Думаю, именно я смогу вам помочь, – интригующая интонация плохо дублированного мексиканского сериала, помоги мне, господи, если они все такие!

– Очень надеюсь, что сможете, госпожа Семра. Я выезжаю через десять минут и через двадцать буду у вас.

– Вы знаете мой адрес? – неожиданно разумно удивилась женщина. – Вы ничего не спрашиваете.

– Знаю. Произошла весьма серьезная неприятность, госпожа Семра, и полиция уже выяснила адреса всех, кто вчера участвовал в вашем золотом дне.

«А я так две недели назад эти адреса выучил. Хоть и не верил, что они мне понадобятся. И вот, пожалуйста. Сейчас Элиф выложит все свои подозрения про отравления – и ох что начнется! А ведь именно эту Семру Арден отравляли (правда, почему-то не насмерть) дважды, и она демонстративно ничего не ела, и говорила Айше, что боится. Интересно, испугалась ли она слов «серьезная неприятность» и как их интерпретирует?»

– Неужели Джан официально обратилась в полицию? – неискренне, как ему показалось, удивилась его собеседница. – Не ожидала от нее! Из-за какого-то браслета… даже не своего!

Понятно. Думает, что «неприятность» – пропажа браслета. Странно. В ее положении было бы гораздо естественнее, если бы она предположила кое-что другое. Может быть, все это игра? Но тогда… тогда это очень серьезная и давно начатая игра.

– Приезжайте, Кемаль. Я вам все расскажу, – та же многообещающая фраза, что она подразумевает? Пусть рассказывает, кассет для диктофона у него достаточно. Вот только время, время! Не потратить бы его впустую! – Вам и расследование не понадобится. Я знаю, кто украл браслет.

Торжествующе произнеся эти слова, Семра, повесила трубку.

Не дав Кемалю задать единственный заинтересовавший его вопрос: чей же это был браслет? Все остальное его не слишком взволновало, и он стал спокойно одеваться: он столько раз слышал подобные многозначительные речи, что научился не придавать им ненужного значения.

Среди пенсионерок и домохозяек всегда находятся такие, которые, в отличие от профессиональных полицейских, абсолютно точно знают, кто из их соседок или подружек совершил кражу или убийство.

И почему только они не идут работать в полицию?

Это был сон. Только сон. Слава богу, просто сон. Айше, боясь пошевелиться, повторяла про себя, как заклинание: сон, сон, сон, вот она – я, живая и невредимая. Во сне она умерла. Погибла. Она нашла в себе силы повернуться и придвинуться к мужу. Все тело ныло и болело, как будто сон был явью. Как будто это падение было – было не во сне.

Она поежилась, с трудом выбираясь из наваждения.

Было страшно. Потому что слишком похоже на реальность.

Полупроснувшимся умом она уже осознала, что тело ноет от температуры и мучительного, не желающего проходить гриппа. Она старательно боролась с ним, не выходя из дома, почти не вставая с постели и принимая по часам предписанное ей Кемалем лекарство, но прошло уже два дня, а состояние ее не улучшалось. После приема очередного порошка часа два-три она чувствовала себя более или менее сносно, но чем ближе было время следующей «дозы», тем хуже ей становилось.

«Это не лекарство, я наркотик какой-то, – жаловалась она мужу. – Я только и жду, когда восемь часов пройдут!»

Наверно, и сейчас время действия чудо средства от гриппа прошло. А грипп остался. Поэтому и сны кошмарные снятся, и кости ломит. Разум признал очевидное, но чувства за ним не успевали. Ну да, сон, сон, но ведь очень страшно. Разум даже подловил хозяйку на абсолютно нелогичном выводе: ах, тебе страшно, потому что было похоже на правду, а откуда ты можешь знать, что переживает человек, падая в пропасть? Ты ведь пока жива. И в пропасть никогда не падала. Значит, ты не можешь знать, похоже было на правду или нет.