Айше начала быстро убирать в ящики стола кассеты, диктофон, свои записи и заметки. Принимать Софию придется в кабинете, гостиная же давно не топлена, и будет нехорошо, если она увидит всю эту полицейскую кухню. Еще раздумает откровенничать, чего доброго…

Остался только большой лист бумаги для рисования – результат ее двухдневного труда. Мять и складывать его не хотелось: на плотной бумаге останутся заломы, аккуратный сценарий будет выглядеть неряшливо, ей будет противно на него смотреть и тем более писать на нем. Не долго думая, она схватила лист и засунула его за книжный шкаф, постаравшись поставить вертикально. Плотный жесткий лист послушно встал, как она хотела. Айше прибрала и переложила еще несколько вещей, находящихся, по ее мнению, не на своем месте, и комната приобрела вполне приемлемый вид если не для приема гостей, то для милой беседы со старой подругой.

Похоже, один из красных знаков вопроса, которые Айше ставила на своей схеме в тех местах, где в диалогах мелькало что-то настораживающее или непонятное лично ей, не знающей всех хитросплетений в историях отношений этих женщин, – один из этих знаков можно будет стереть. Она отчетливо помнила, что между Софией и Лили существовало какое-то напряжение, прорывавшееся наружу в некоторых фразах. Насчет чего?

Айше не помнила, но у нее было смутное ощущение, что Лили недолюбливала свою приятельницу, презрительно выговаривала ей за помощь прислуге, возражала по каким-то ничтожным поводам, и возможно, София намерена об этом рассказать.

Айше поставила чайник и стала высчитывать, когда наконец можно будет принять лекарство. Его действие явно подходило к концу: насморк, о котором она не вспоминала уже часа три, снова напомнил о себе, горло не то что заболело, просто чем-то мешало, вернулся легкий озноб, и захотелось полежать, закрыв глаза, и выпить горячего чаю. А лучше – сразу лекарства! Тогда через некоторое время опять почувствуешь себя человеком. Ну и что, что еще полчаса полагается ждать? Все-таки к приходу Софии желательно быть в форме.

Найдя еще несколько оправданий своему малодушию, Айше решительно вытащила заветный пакетик и высыпала волшебный порошок в кружку с Бейкер-стрит.

«Интересно, – подумала она, сделав первый глоток и наслаждаясь разливающимся по телу теплом, – что же у них там с этим стаканом? Девушка отнесла почти полный, отпечатки пальцев только ее, отпечаток губ неизвестно чей, но, скорее всего, хозяйки, потому что со следами помады, а домработница, по-моему, была не накрашена, воды осталось меньше половины. Вопрос: кто же и каким образом ее пил? Самый простой ответ: пила Лили, а стакан держала девушка. Но она это отрицает. Говорит, что ушла, когда хозяйка была еще не переодета на ночь, только сменила туфли на тапочки и сняла украшения. Вот если бы Лили уже легла, к тому же плохо себя чувствовала, тогда домработница вполне могла подержать ей стакан. Чтобы запить лекарство, например. Но девушка утверждает, что просто отнесла воду.

Второй вариант: относя стакан, она из него отпила, помада у нее была, но я ее не заметила, Лили к стакану не прикасалась, а девушка не признаётся, потому что ей неловко. Или она забыла. Или еще почему-то.

Вариант третий: девушка лжет. Она держала стакан, когда Лили из него пила, но не хочет сознаться в этом. Почему?

Вариант четвертый, маловероятный: девушка говорит правду, а Лили брала стакан салфеткой, платком или еще чем-то. Но зачем?! Ерунда.

Вариант пятый: после ухода девушки к Лили кто-то пришел. И этот кто-то убийца. Потому что если нормальный человек подает другому воду, он не пользуется платком, салфеткой, перчатками, чтобы подержать стакан. И Лили его непременно знала, и близко знала, раз позволила оказать себе такую… почти интимную услугу, а не просто пустила в дом поздно вечером. Странно, что она в этом случае не заметила этих перчаток, или платка, или чего еще там. И если это убийца и он, предположим, дал ей то самое лекарство, то почему он вообще не убрал и не вытер стакан?.. А потому! Куда бы он его дел? Посудомоечная машина запущена, вручную в этом доме ничего не моют (а он об этом знает!), вымытый им стакан отличался бы от остальных. Для экспертов, во всяком случае. В машине же другие моющие средства используются. И потом, так естественнее: женщина умирает, приняв не то лекарство, значит, должен быть и стакан с ее собственными отпечатками. Убийца не предполагал, что там не ее отпечатки! Такой вариант похож на правду. Только… кого бы она, эта непростая или прикидывающаяся непростой и особенной Лили, допустила до такой близости?

Мужа? Муж отпадает – алиби. Прислугу, поскольку она что-то вроде кухонной утвари, а не человек. Любовника. Родственницу или родственника. Надо выяснить, существуют ли они. Кажется, кто-то что-то говорил о ее брате?..

Кого еще? Подругу? Пожалуй.

Если бы одна из них вернулась, скажем, что-то забыв. Зашла, застала Лили уже в ночной рубашке, усталую, сонную, сказала: ложись, милочка, ты сегодня измучилась, у тебя столько хлопот было, выпей вот водички… Это в случае, если она отраву раньше дала, в кофе, к примеру. Тогда, кстати, понятно, почему Лили сонная и мало что соображает.

А если на золотом дне отравить ее не удалось, то очень логично вернуться, как-то это объяснив, и к слову ввернуть: вот, мол, у меня такая волшебная таблеточка, американская или еще какая-нибудь, от мигрени, усталости, бессонницы, климакса – от всего. От жизни.

Дальше по первой модели: ложись, милочка, ты сегодня устала, выпей вот таблеточку. В первом случае, если допустить, что она была на золотом дне и там же дала Лили лекарство, не очень понятно, зачем бы ей возвращаться? Проверить, подействовало ли? Как это Диларе свекровь сказала: «Проверить, не умерла ли я?!»

Мы с Элиф и Гюзель уходили последними, и при нас никто ей, понятно, воды не подносил. Значит, кто-то пришел потом.

И только женщина подумала бы про посудомоечную машину. А, с другой стороны, мужчина побоялся бы мыть стакан, чтобы не наследить на кухне, и мог оставить его, чтобы имитировать самоубийство или роковую случайность. Ладно, больше я все равно никаких объяснений придумать не могу. Надо Кемаля спросить, чья там помада осталась. Лили или нет? И можно ли установить, приходил ли к ней кто-нибудь после нашего ухода? Там же, консьерж, наверное, есть. И, скорее всего, все это уже выяснили без моих подсказок. А вот и София!»

– Как ты быстро доехала! – улыбнулась она бывшей соседке и отступила на шаг: – Не целуйся со мной, это же грипп. Проходи сюда, в кабинет, в гостиной у нас так холодно.

– У меня тоже. Нашу огромную квартиру не протопишь, ты же знаешь. Позакрывала все, что могла, и все равно без толку: первый этаж. У тебя здесь еще ничего. Куда бы мне куртку пристроить? Она вся мокрая.

– Разве там дождь? – удивилась Айше. – Я и не заметила.

– Недавно пошел. Я из дома без зонта вышла, а возвращаться не захотелось.

– Кофе хочешь? Или чай?

– Все хочу! Что погорячее. Ох, здесь у тебя тепло, замечательно, – София вошла в кабинет и, не садясь, принялась снимать теплую одежду: сначала толстую кофту, потом связанный из множества разноцветных ниток (видимо, остатков других вещей) жилет. – Видела? – она насмешливо продемонстрировала еще несколько слоев одежды: под жилетом оказался свитер из тонкой шерсти, под ним водолазка, закрывающая горло, которую София приподняла, показав теплую нижнюю майку. – Как старая бабка! В нашей проклятой квартире иначе не оденешься. Ей-богу, на улице и то теплее… Джан нашла браслет! – неожиданно переменила тему она.