— Я… не… тот. Зря вы. Разрешите выпить воды?

— Выпей, Лобок, выпей. Тебе сейчас волноваться вредно.

Лобок вскочил, кинулся к графину с водой, стоявшему посреди стола для совещаний, но схватил не графин, а вальтер, блокнот и письмо Гитлера, которые продолжали лежать на краю стола.

Сталин с невозмутимым видом обернулся в кресле. Я оцепенела.

Оружия у меня при себе не было, и Лобок об этом знал. Он небрежно направил дуло вальтера куда-то вниз, под ноги вождю, а блокнот и письмо засунул в необъятный карман своих темно-синих брюк-галифе.

Лобок вдруг противно захихикал.

— Сталин, ты не понял! Тебе конец. Полный, как говорится… конец! В соперничестве с Гитлером ты проиграл. Ему пока что отдано предпочтение, а тебя слили. Твой аппарат превосходно держит нос по ветру и все понял правильно. Ты не понял, а твой аппарат давно понял. Ты не представляешь, какой масштаб предательства тебя ожидает. Скоро увидишь! Подтверждения из наркоматов не пришли, потому что ты поручил взять с поличным заговорщиков как раз тем, кто сам связан с заговорщиками. Такой режим осуществления власти тебя будет преследовать повсюду, а прикончат тебя твои же якобы верные соратники. Они прибьют тебя, как собаку. Когда будешь подыхать, вспомнишь мои слова!

Товарищ Сталин спокойно сидел в кресле, поглаживая темный ус. Лобок взвизгнул голодным шакалом и вдруг кинулся в угол кабинета. В следующий миг он исчез за шторой, темневшей за книжным шкафом.

Вождь с улыбкой посмотрел на меня.

— Пейте чай, Елена. Вижу, что вы очень устали, вымотались, да еще переживаете. Никогда не переживайте, слышите? Что бы ни случилось, ответное движение всегда должно быть размеренным, без рывков. Все образуется без ваших переживаний, дорогая моя. Вам требуется отдых. Пейте чай с лимоном, он вас подкрепит. Хочу похвастаться, я этот лимон в Абхазии вырастил. Сам, своими руками. Боялся он холодов, расти боялся, а потом вдруг за одну весну ветви развернул и поднялся. Сразу взрослым стал. Теперь ему ничего не страшно. Меня переживет. Всех нас переживет!

— Товарищ Сталин, а как же…

— Лобок?

— Да, Лобок.

— Куда он денется?

— Как? Он же ушел с оружием в соседнюю комнату!

— Заблудиться там можно, в соседней комнате, вот что я вам скажу. Пейте чай!

— Товарищ Сталин, я так не могу! Разрешите, я возьму сотрудников НКГБ и поеду на завод. Может, он там объявится?

Товарищ Сталин вдруг недовольно нахмурился. Как видно, он очень не любил суету, но я в самом деле не могла сейчас просто сидеть и пить чай.

— Что же, если хотите, берите сотрудников и езжайте!

В его голосе прозвучало едва уловимое раздражение. Я вскочила на ноги и решительно одернула юбку.

Вождь вдруг улыбнулся. С гордостью, словно смотрел на свою дочь, он оглядел мою фигуру с ног до головы и удовлетворенно цокнул языком.

— Теперь вижу, в самом деле Королева люфтваффе. Нет, какая там королева. Елена Прекрасная!

Товарищ Сталин поднялся, тоже одернул свой френч и тепло, по-родственному кивнул мне, словно благословил. Я улыбнулась, кивнула на прощание и бросилась к выходу.

Сталин подошел к рабочему столу и поднял свою волшебную телефонную трубку.

— Любочка, мой подвижный Лобок, к сожалению, все время движется, как бы сказать, не так, не в том направлении, не к вам, понимаете? Передайте Дементьеву, что мой Лобок получит на орехи, если не будет делать так, как…

Дальше я не слышала, потому что выскочила в приемную, взбудораженная и раскрасневшаяся. Надо срочно собирать людей, ехать на завод и вылавливать Лобка! Ни о чем другом в тот драматический момент я думать просто не могла.

Мне было известно, что из кабинета товарища Сталина можно было попасть в Кремлевский подземный ход, устроенный еще во времена Ивана Грозного или даже раньше. Лобок наверняка знал о тайном тоннеле в толще кремлевского подземелья.

Любочка, ни живая, ни мертвая, судорожно прижимая к уху телефонную трубку, сидела за столом с таким видом, словно товарищ Сталин признался ей в любви. С изумлением глядя на меня, Любочка с широко открытым ртом слушала голос вождя в телефонной трубке.

Наконец, она подала голос.

— Простите, товарищ Сталин, вы меня в краску вогнали. Да вы что? Какой ужас! Я понимаю. Я согласна!..

Уверенная в своей женской неотразимости, Любочка, как всегда, все поняла не так, как следовало. Однако комизм сцены совершенно не тронул меня.

Что может натворить Лобок, было совершенно непонятно. Выскочив из приемной, я стремглав бросилась по коридору, совершенно забыв о своей узкой юбке, и, конечно, сразу же порвала ее.

Теперь юбка мешала бежать, а тесные модные туфли мгновенно натерли ноги. Я решительно скинула туфли, сорвала с бедер юбку и, пугая в полумраке коридоров сотрудников аппарата белеющими нейлоном ногами, кинулась к ближайшему телефону».

Я разлил по чашкам горячий чай. Лена пригубила из своей чашки и продолжала рассказывать.

«Ждать подкрепление с Лубянки было некогда. Я взяла у коменданта Кремля несколько солдат, вооруженных автоматами, и мы понеслись в Тушино. Все произошло не так быстро, как мне того хотелось. Много времени ушло на согласование.

К тому моменту, когда мы наконец прибыли на завод, весть по телефону пришла быстрее нас, и все теперь знали о предательстве Лобка. Проходная была оцеплена охраной завода, на подъезде к ней маячили военные из дивизии особого назначения.

Лобок тем не менее оказался шустрее всех. Мы поняли, что упустили его лишь тогда, когда „мессершмитт“ — подарок Гитлера товарищу Сталину, — ревя мотором и шевеля хвостовым оперением, выкатился на взлетно-посадочную полосу.

В кабине самолета сквозь прозрачное стекло был хорошо виден характерный профиль. Лобок решил сыграть ва-банк — угнать подарки Гитлера обратно за линию фронта и сообщить о срыве операции по обезвреживанию сталинского режима.

Все высыпали на летное поле завода и бросились к самолету. Лобок дал газ.

Кто-то из сотрудников завода, кажется твой дядя Жора, шепнул мне, что Лобок пришел в органы госбезопасности из авиации. А я не знала, что он пилот!

„Мессершмитт“ сорвался с места и взбесившимся мустангом понесся по бетонной полосе. Через несколько секунд он взмыл в воздух.

Лобок издевательски покачал крыльями столпившимся на поле сотрудникам завода и военным. Все были настолько ошеломлены таким развитием событий, что мысль о том, что следует открыть огонь, в первую минуту никому не пришла в голову.

— Ой, а как же он полетит? — вдруг сказал за моей спиной удивленный женский голос.

Все оторвали взгляды от „мессершмитта“, стремительно набиравшего высоту, и устремили их на твою Веру. Наделала же она шороху!