Она говорила тепло и ласково, но я все-таки почувствовал едва заметное отчуждение. Елена была очень расстроена.

— Как же быть, Лена? Заговорщики сидят в наших структурах и, как могут, саботируют приказы, а я буду отдыхать? Ты можешь рассказать, что творится на фронте?

— Никто ничего не знает, по-моему, даже в Кремле. Поступают противоречивые сведения. Кто-то сообщает, что немцы на подступах к Минску, кто-то говорит, что они обошли Минск и теперь идут на Смоленск, а кто-то утверждает, что они заняли Минск и теперь собирают там силы для того, чтобы идти дальше, а куда — непонятно, может быть, на Киев. Неразбериха полная!

— Вот видишь! Нет, надо что-то делать. По крайней мере они должны хотя бы осознать, что их заговор раскрыт. Тогда они откажутся от откровенного и наглого саботажа.

— Сама понимаю, что надо, но скажи мне на милость, дорогой мой, что именно надо делать?

Меня вдруг осенило. Вот что значит хорошо выспаться.

Я стал быстро одеваться. Лена с удивлением посмотрела на меня.

— Ты куда?

— Едем на завод!

— Зачем?

— У тебя есть новые нейлоновые чулки? В магазинной упаковке?

— Есть, только не в упаковке, извини, достать нейлоновые чулки в магазинной упаковке у нас, наверное, смогут лишь по личному заданию товарища Сталина.

— Сколько у тебя есть?

— Три пары.

— Какой размер?

— Второй.

— Как понять?

— Для дамы весом от пятидесяти двух до шестидесяти двух килограммов.

— Думаю, как раз. Бери с собой все три. Едем!

Елена удивленно приоткрыла рот. Я не упустил момент и наконец сладко поцеловал ее прямо в губы.

Увидев великолепные чулки сногсшибательного кремового цвета, Верочка, бывавшая иногда капризной и своенравной, мгновенно стала податливой, как воск. Долго расспрашивать ее мне не пришлось.

Вера со смехом сообщила, что Лобок обронил орех в лаборатории, он выпал из кармана его широченных брюк-галифе. Он до сих пор, дурачок, ищет его по всему заводу.

— Пусть ищет! — задорно сказала Вера и озорно заглянула мне в глаза. — А ты не возвращай! Над ним потихоньку шутить стали, так он фамилию сменил. Теперь он полковник Колобок, потому что якобы сам товарищ Сталин его так прозвал.

Вот так Вера, сама не зная и не ведая, изобличила шпиона. Помахав мне рукой, она побежала в свою лабораторию, прижимая к своей замечательной груди три пары драгоценных чулок. Кстати, вскоре ее наградили орденом Почета.

Что надо было делать Лобку, чтобы обронить орех из глубочайшего кармана своих брюк-галифе, я понял сразу, поскольку добрый на язык дядя Жора давно шептал мне на ухо, что Лобок, как петух в курятнике, перепробовал всех самых вкусных курочек на заводе непосредственно на их рабочем месте.

Кого именно попробовал сладкоежка Лобок, было, кстати, несложно вычислить, поскольку в глубинах сейфа, которым так дорожил наш куратор, как сообщили «по секрету» те сотрудницы, кому удалось пройти сквозь горнило лобковской проверки на вшивость, хранятся целые штабеля американских нейлоновых чулок. Их полковник Лобок выдавал тем из сотрудниц, кто отличился особо.

Я в подробностях рассказал Елене историю каштанового ореха и передал ей две половинки цифры восемь с надписью «Германия была, есть и будет лучшим другом СССР». У Лены, кажется, почти мгновенно созрел план, и она уехала готовить проведение операции.

Неожиданно нагрянувший на завод Лобок застал меня мирно беседующим с дядей Жорой и сразу же взял под арест как «враждебный Советскому государству элемент, пытавшийся бежать за границу и выдать особо важную государственную тайну». Так что обо всем, что произошло дальше, я узнал из рассказа Лены.

Когда наконец все закончилось и меня выпустили из уютной камеры НКГБ, мы сидели на кухне за столом все в той же замечательной квартире номер восемь дома номер пять по Большой Никитской и пили чай с отцовским медом, который я доставил сюда из своих личных запасов.

Лена, то повышая, то понижая голос, то смеясь, то содрогаясь от омерзения, рассказывала о том, как завершилась операция. Я слушал ее, сгорая от желания сделать с ней такое, о чем мечтал слишком давно.

Лена как будто не замечала моего состояния. Она была увлечена медом, чаем и своим рассказом.

«Когда я зашла в его кабинет в административном корпусе вашего завода, Лобок схватился за пистолет. Однако в следующую секунду на его лице отразились смешанные чувства, он замешкался.

В приталенном стального цвета немецком жакете, серой австрийской юбке, туго обтягивавшей бедра, и тончайших белых американских нейлоновых чулках я выглядела, очевидно, великолепно. Шикарная светлая чешская блуза с черным итальянским атласным бантом на шее дополняли впечатляющий портрет.

Как девушка, я, конечно, не представлялась ему врагом. Однако я была военным пилотом государства, вступившего в войну с Советским Союзом.

Замешательство Лобка мгновенно испарилось, когда я положила перед ним на стол известную тебе, Валера, половинку бронзовой пластинки в виде слегка сточенной по краям русской буквы С.

Видно было, что мысль, как самолетный двигатель на испытаниях в лаборатории твоей Верочки, взревела в его черепке и заработала на полную мощь. Он отождествил меня с тем самым курьером, который должен был сообщить о начале операции.

Кусочек пластинки и слова „…лучшим другом СССР“, как мы с тобой, Валера, вычислили, в самом деле означал условный код — сигнал к началу государственного переворота.

Лобок даже не предложил мне сесть, как я теперь понимаю, вполне умышленно. Он подскочил вплотную, подался ко мне всем своим жарким круглым плотным и поразительно мягким, как сырое тесто, телом.

Полковник вел себя так нагло, что жар и мягкость его тела мне волей-неволей пришлось ощутить сквозь жакет, юбку и чулки.

— Почему мне не сообщили о развлекательной программе для детей? Я жду три дня!

— Мне очень жаль, но началась бомбардировка аэродрома, на котором происходила наша встреча, и он погиб под бомбами. Я сама чудом уцелела, получив легкую контузию.

Лобок пристально посмотрел в мое бледное лицо. Правда, в его взгляде я уловила отнюдь не сочувствие, как можно было ожидать, а один лишь тлеющий, как угли в забытом костре, похотливый мужской интерес.

— Говорят, вас прозвали Королевой люфтваффе?

— Мы можем убедиться с вами, какая я Королева, в более подходящей обстановке, и нейлоновые чулки мне в подарок не нужны. Они на мне и готовы к испытанию.

Лобок вскинул густые брови и несколько удивленно хохотнул по поводу моей осведомленности, затем вдруг мгновенно взмок от возбуждения и облизнул пересохшие губы. Удивительно, как мгновенно его охватывала похоть.