А теперь была совсем другая жизнь, но Ковалев и в ней оказался наверху. А я внизу.

Моими услугами переводчика Ковалев и не думал пользоваться – в гостинице он сам объяснился на беглом английском, потом отправился в банк на переговоры, а меня отправил с женой и дочкой гулять по Цюриху. Бывший однокашник сразу дал мне понять, что платит скорее за услуги лакея, чем переводчика. Гид-лакей полагался по статусу.

Жену Ковалева звали Ирина. Такая жена тоже полагалась Ковалеву по статусу – молодая, красивая и, разумеется, блондинка. И прогулка по Цюриху тоже соответствовала ее статусу – она скупала что было подороже в бутиках на Банхофштрассе. Яночке, дочке, в магазинах было скучно, и я развлекал ее разговорами про пингвинов.

– А ты знаешь, – спросила она, – что пингвины так любят своих детей, что ничего не едят по полгода, пока греют яйцо с ребеночком, чтобы оно не замерзло?

– Да, что-то такое видел по телевизору. – ответил я. – И кажется, яйцо у пингвинов высиживает именно папа.

– Правда? – удивилась Яночка. Кажется это придало ей гордости за ее собственного отца. – А папа мне все-все покупает, что я захочу! И еще он обещал мне покататься на пони!

Ирина, похоже, была уже раньше в Цюрихе, потому что в конце концов не я водил ее по магазинам, а она меня. Я обреченно следовал за ней с покупками. Потом мы сидели в кафе Sprüngli, и Ирина рассказала, что она – бывшая спортсменка, занималась художественной гимнастикой. Это было видно по фигуре. Похоже, ей хотелось с кем-то поболтать. Ее мечтой было работать тренером, но муж хочет, чтобы она сидела дома с ребенком. И тут мне пришлось выслушивать, какой Ковалев хороший отец, как он любит Яночку, души в ней не чает!

Я смотрел на Ирину и пытался понять: она его действительно любит или просто выгодно вышла замуж? Она не производила впечатление глупой блондинки. И казалось, действительно любит Ковалева.

– На самом деле я терпеть не могу ходить по магазинам, – вдруг призналась она. – Просто нужно купить подарки знакомым и родственникам и вот все время боюсь кого-нибудь забыть.

На прощание даже рассказала анекдот:

– Встречаются два новых русских в Цюрихе на Банхофштрассе. Один показывает другому галстук: “Смотри! Вот в том бутике купил за 2000 франков!” А другой говорит: “Какой же ты осел! Я видел точно такой же вот в том бутике за 3000!”

Она рассмеялась звонким легким смехом. Пинга помахал мне крылом. Или плавником. Мы расстались до утра – назавтра я должен был поехать с ними в Монтрё.

Ночью наш ребенок долго не спал, плакал, у него поднялась температура, моя жена пела ему колыбельную, которую ей пела мама.

В этой песенке сны падают с дерева, если потрясти ветки.

Я тоже никак не мог заснуть. Слушал ее колыбельную и сопение сына. Это были два самых дорогих мне человека. И мне очень нужна была работа, мне очень нужны были деньги для них. Так хотелось, чтобы мой сын тоже когда-нибудь сказал:

– А папа мне все-все покупает, что я захочу!

А денег не было, и я все никак не мог найти настоящую работу, перебивался только вот такими заработками. И еще я боялся, что моя жена тайком от меня берет деньги у своих родителей. Мне было стыдно.

Ребенок успокоился, жена легла, прижалась ко мне, а я все не мог сомкнуть глаз.

Она сказала:

– Ну, скажи, что? Я же чувствую, что тебя что-то мучает. Любимый, скажи мне! Ведь мы вместе!

Я рассказал ей про Ковалева, про то, как тогда, много лет назад, он был лакеем и я его презирал.

– Если бы мы где-то встретились, я бы руки ему не подал. А тут он приехал, у него куча денег – и я его лакей.

– Ты не лакей. Ты зарабатываешь деньги. Ты делаешь честно свою работу, вот и все. Любую работу можно делать с достоинством.

– Понимаешь, – я попытался ей объяснить, – деньги везде пахнут, но в разных странах у них все-таки разный запах. В Швейцарии деньги себе под мышками мажут дезодорантом. А в России от них идет вонь. От маленьких денег несет потом и нищетой, а от больших…

Она закрыла мне рот рукой:

– Любимый! Я все понимаю. Откажись. Не надо. Черт с ними, с деньгами! А сейчас спи, уже поздно!

Я хотел еще что-то объяснить про Ковалева. Вот откуда у Ковалева столько денег? Вот он приезжает сюда с мешком денег. И мне что-то перепадает. И я честным трудом лакея получаю его вонючие деньги. И должен делать это с достоинством!

Я ничего ей больше не сказал, опять проснулся ребенок и стал плакать.

На следующий день я отправился с моими клиентами в Монтрё.

По дороге Ковалев снова делился своими суждениями:

– Вот понаставили себе радаров на автобане и боятся. Вы же здесь не живете, а боитесь! Трясетесь от страха прокатиться с ветерком. Трясетесь от страха жить!

Или:

– Вот зачем Швейцарии армия? Сколько миллиардов за пару самолетов, чтобы кто-то мог полетать над Альпами в свое удовольствие? С жиру вы тут беситесь!

Или:

– Вот Набоков – гений! А все эти сегодняшние – говно!

Пристрастие моего старого знакомого к Набокову никак не вязалось ни с его комсомольским прошлым, ни с его бизнес-настоящим. Но спросить я не решался. Да и что за дурацкий вопрос – почему человек восхищается Набоковым?

И все-таки это было странно. Тогда, в молодости, Набокова тайком передавали друг другу. И мы чувствовали себя преследуемой варварами сектой, а его книги – нашим сокровенным богатством. По Набокову тогда проходила граница: свой – чужой. Ковалев был чужим. А теперь он вез меня в Монтрё. Так все странно…

Девочку в машине укачало, и нам пришлось несколько раз остановиться. Ковалев пересел к дочери на заднее сиденье и стал отвлекать ее разными историями. Он придумывал сказки, в них Яночка попадала без конца то в руки бандитов, то к драконам, и ей нужно было с ними сражаться. Сказочная Яночка всегда побеждала. Девочка слушала внимательно, не улыбаясь.

Был февраль, в Москве еще метелило, а в Монтрё уже наступила весна, солнце жгло и с неба, и с зеркального озера, чайки делали жизнь озорной и легкой. На знаменитой набережной тогда еще не было черно от мусульманских бурок – там прогуливались ухоженные старушки в мехах и солнечных очках. Ковалев распахнул пальто и прищурился в сторону Савойских Альп, растущих из Лемана:

– Вот, я все себе так и представлял!

Я должен был без конца фотографировать его с женой и ребенком на каждом углу.

При регистрации в “Монтрё-Паласе” он недоверчиво переспросил у девушки за стойкой, действительно ли ему дали номер, в котором жил Набоков. Утвердительный ответ его не удовлетворил, и он еще раз спросил у бородатого лифт-боя, который катил чемоданы в номер. Тот тоже уверил, что все без обмана. Лифт-бой оказался родом из Сербии. В Югославии совсем недавно лилась кровь, американцы бомбили Белград, и серб, услышав русскую речь, из благодарности к России за ее поддержку отказался брать чаевые – и сразу же получил денег вдвое больше. Ковалев и лифт-бой даже обнялись.