Роуз за спиной директрисы одними губами произносит какую-то длинную фразу, из которой я не разбираю ни слова, и энергично мотает головой. Делаю то же самое в ответ, а нам показывают часовню – холодную и неуютную – и изолятор, где одинокая пациентка в несуразно маленькой красной кофте поверх школьной формы грустно сидит над скучнейшей и допотопной деревянной головоломкой.

Директриса неуверенно говорит: «Здравствуй, дорогуша!» Дорогуша бросает на нее затравленный взгляд, и мы уходим.

Я восклицаю: «Бедняжка!», и директриса бодрее прежнего отвечает, мол, наши дети любят сидеть в изоляторе и замечательно проводят там время. (Явная ложь, а если и нет, то красноречивое свидетельство скудности развлечений, составляющих альтернативу изолятору.)

Директриса, которая все это время в безликой манере называла Вики «ваша дочь», вываливает перед нами кипу бланков, которые она называет Подробными Сведениями. Я обещаю Известить о Своем Решении, и мы возвращаемся на станцию.

Спрашиваю Роуз, неужели она так представляет себе место, которое я ищу. Роуз извиняющимся тоном говорит, что следующее будет совсем другим и что она совершенно точно знает, чего я ищу. Уверения принимаются, и всю обратную дорогу мы развлекаемся тем, что рассказываем друг другу, как сильно нам не понравилась директриса, ее заведение и все, что с ним связано.

Я даже предлагаю написать родителям забинтованного ребенка, но, поскольку не знаю имен, дальше слов дело не пойдет.

(В таких случаях мне всегда неловко, поскольку вспоминается усвоенный в раннем детстве религиозный постулат о том, что за пустословие рано или поздно придется держать ответ. Если это и вправду так, многим из нас будет чем заняться там, в Вечности.)

25 июня. Иду на перманент с привычным чувством, что существующее положение вещей нельзя поправить, а выхожу с уверенностью, что можно.

Парикмахер говорит, что на этой неделе завил пять голов и все вышли красиво. Еще он обещает, что меня не оставят без присмотра в сушке, и с серьезным видом добавляет, что клиентку никогда не оставляют одну на этой стадии процесса. Звучит настораживающе и внушает опасения. Однако из сушки я выхожу целой и невредимой, и парикмахер объявляет, что у меня тоже получилось красиво. И это правда.

Возвращаюсь к Роуз, демонстрирую кудряшки, и мне говорят, что я помолодела на пятнадцать лет. На сколько же я выглядела раньше и как долго?

Идем с Роуз за покупками, и в витрине каждого книжного магазина высматриваем мою книгу, но находим только в одной. Роуз говорит, что, если нет на витрине, надо заходить внутрь и громко выражать недоумение. Соглашаюсь, что надо. Замысел остается неисполненным.

26 июня. Осматриваем следующую школу. Директриса, приятное старинное здание и территория вокруг производят хорошее впечатление, однако упор, похоже, делается на Ремесла (зеленые плетеные циновки и лиловые бумажные шкатулочки) и Самовыражение: поведение некоторых воспитанниц за столом далеко от удовлетворительного. Делаем вывод, что это заведение тоже не отвечает нашим требованиям, и уезжаем.

Роуз ведет меня на вечеринку и представляет писателям: джентльмену и восьми дамам. На мне лиловое платье, купленное днем, и благодаря ему и перманенту я выгляжу хорошо, но надо еще обязательно перетянуть парадные туфли, потому что золотая парча совершенно износилась.

Высокорослая романистка говорит мне, что она подруга друга моей подруги (прямо как в популярной песенке). В итоге оказывается, что она имеет в виду молодого джентльмена, известного мне, как Джаспер. Это его приводила к нам мисс Пэнкертон. Весь оставшийся вечер в ужасе избегаю романистку.

28 июня. Меня настигает пересланное из дома письмо от стародавней приятельницы, которую двадцать три года назад звали Памела Уорбертон, теперь же ее имя – Памела Прингл. Ах, она так много слышала обо мне от миссис Коллингтон-Клэй (которая сама-то видела меня всего один раз и может рассказать лишь то, что я существую) и жаждет встретиться со мной снова. Помню ли я пикник на реке в старые добрые времена? С той поры произошло много всего (да уж!), но, возможно, я слышала, что после всех неурядиц она наконец обрела Покой и надеется, что надолго. (В голову приходит ехидная мысль, что, судя по биографии П. П. в кратком пересказе миссис Коллингтон-Клэй, на Покой лучше особо не рассчитывать, если под ним Памела понимает матримониальную стабильность.)

Далее она жалостно вопрошает, не могу ли я навестить ее в самое ближайшее время во имя старой дружбы.

Пишу ответ и обещаю нанести визит, когда вернусь из поездки. Сделаю я это скорее не во имя старой дружбы, а из жгучего любопытства, но об этом мотиве (крайне низменном), естественно, умалчиваю.

Отправляюсь в большой универмаг на Распродажу. К своему ужасу, обнаруживаю, что, кроме простыней, за которыми шла, куплены домашнее платье голубого кружева, шесть упаковок линованной бумаги, заколка для волос, остаточный отрез красной парчи и двусторонний черно-белый коврик для ванной с небольшим дефектом.

Как это могло произойти?

Мы с Роуз идем на французскую комедию «Миллион»[214] и очень весело проводим время. На выходе встречаем канадца, хорошего приятеля Роуз, который приглашает нас обеих на ужин и в театр завтра вечером и говорит, что приведет друга. Мы принимаем приглашение, и я снова поздравляю себя с удачным перманентом.

Совесть вынуждает меня намекнуть Роуз, что, вообще-то, я приехала в Лондон искать школу. Роуз говорит, что да, конечно, у нее в списке осталась одна школа, она мне точно понравится и как раз сегодня днем мы туда едем.

Спрашиваю Роуз, что это за приятель из Канады, и она отвечает, что они познакомились во время путешествия по Италии, что не очень стыкуется. Потом она добавляет, что он очень милый и у него мать в Онтарио. Для меня что Онтарио, что Оллендорф звучит одинаково, но я в этом не признаю́сь.

После ланча (котлеты отличные и весьма непохожи на невдохновляющее блюдо с таким же названием, которое довольно часто подается дома) едем на «зеленом» автобусе[215] в местечко Миклхем[216], рядом с городом Лезерхед. Найдена идеальная школа! Директриса сразу же спрашивает, как зовут Вики, и далее в разговоре постоянно упоминает ее имя. Здание, сад и дети очаровательны, нигде не видно бинтов, а Ремеслам уделяется ровно столько внимания, сколько нужно. На столе лежит мое любимое периодическое издание: «Время не ждет», и Роуз еще в самом начале энергично кивает мне за спиной директрисы. Тоже киваю, но чувствую, что обо мне будут лучшего мнения, если окончательный ответ пока не давать. Так и делаю и после краткого обсуждения платы за обучение (сумму не назовешь чрезмерной) мы уезжаем. Роуз