великому княжеству. На повторительные требования присяги он продолжал оспаривать ее законность, а также законность присоединения Подлесья к короне; просил короля не входить с ним в суд и ссылался на отсутствие товарищей для решения столь важного дела. Канцлер, дававший ему ответы от имени короля и сената, объявил, что у него будут отобраны подлесские староства. Волович, однако, не уступал и был отпущен из заседания. Но посольская изба после того не хотела обсуждать никаких дел, пока Волович не принесет присягу или у него не будут отняты имения, а также пока не будут ограждены подлесяне, принесшие присягу; ибо литовские сенаторы разослали на Подлесье и Волынь грамоты с приказанием собираться на войну под опасением потери имения. В особенности смущал их своими жалобами один из подлесян, некий староста Ласицкий, который имел в Литве землю по соседству с жмудским старостой Ходковичем и выражал опасения за свою жизнь и имущество со стороны этого сильного и мстительного соседа. Король успокоил послов обещанием раздать староства Воловича другим лицам; а на Волынь и Подлесье поспешили рассылкой королевских универсалов в отпор грамотам литовских сенаторов. Универсалы эти, возвещая о воссоединении Подлесья и Волыни с короной, повелевали сенаторам и послам сих земель, уехавшим из Люблина, немедля воротиться и занять свои места на общем сейме; причем сим областям обещана свобода от экзекуции. Ослушникам из сенаторов грозили лишением должностей и староств, а из послов теми наказаниями, которые будут постановлены на сейме.

В то же время велись переговоры и с находившимися в Люблине прусскими сенаторами и послами, то есть представителями Западной Пруссии, чтобы они заняли места на сейме вместе с польскими сенаторами. Пруссаки отказывались, ссылаясь на свои привилегии, по которым они имели свои особые сеймы. Однако по настоянию поляков и получив повеление короля, пруссаки явились на сейм и заняли места как в сенате, так и в посольской избе; но при сем делали разные протестации, ссылаясь на ограниченные полномочия от своих сограждан; а потом пруссаки перестали являться на заседания посольской избы. Очевидно, Люблинский сейм имел объединительную задачу в смысле государственном, по отношению не к одной Литве и Юго-Западной Руси.

Меж тем польские послы продолжают показывать нетерпение; нередко они отказываются обсуждать какие-либо другие вопросы, пока не решено дело унии. Они требуют, чтобы представители Подлесья и Волыни, не воротившиеся на сейм, были лишены должностей и староств и подвергнуты экзекуции, то есть проверке документов на владение и отобранию имений у тех, которые не докажут своих прав. По вопросу об экзекуции возникают на сейме многие и продолжительные прения, из которых постоянно выяснялось нерасположение послов к экзекуции и вообще к каким бы то ни было налогам на войско; они скорее предпочитают собрать общее ополчение или так называемое «посполитое рушение», чем жертвовать деньги на содержание наемных войск. Сейм постоянно хватается за четвертую часть доходов со столовых имений, которую король жертвовал на войско; на этой четвертой части сейм хочет основать едва ли не всю постоянную оборону государства; он толкует о том, как собирать ее и расходовать, где хранить и тому подобное. При сем слышны постоянные жалобы на разорительные рекуператорские позвы, — то есть позвы владетелей этих имений к суду для доказательства своих прав или за неуплату четвертой части, — вообще жалобы на земские неустройства и всякие неправды. «Какая польза сочинять столько конституций? — говорят некоторые послы. — Ведь ни одна из них не исполняется. Воевода не исполняет своей обязанности, старосты тоже, купцы тоже; пошлины (отмененные) продолжают существовать; дерут, грабят; ни в чем нет успеха». «У иностранцев сделалось ходячей пословицей, что поляки страдают сеймовой болезнью. Только пьяным людям свойственно так долго и неразумно делать дела, как делаем мы» и тому подобное.

5 апреля во вторник на сейм явилось посольство от литовского сената. Чтобы выслушать его речь, позвали польских послов в сенаторскую палату. Король, показывая вид неудовольствия на литвинов, отказался прибыть на заседание. Тут представителями от Литвы были жмудский староста Ходкович, кастелян витебский Пац, подканцлер Волович, крайчий Радзивилл и подчаший Кишка.

Посольство справлял Ходкович, который «по тетрадке» прочел длинную речь от имени своих товарищей, литовских сенаторов. Последние, узнав о королевских универсалах, отторгающих от Литвы Волынь и Подлесье, поручили означенным лицам ходатайствовать перед королем об отмене сих универсалов и объяснить сейму свое поведение, то есть свой внезапный отъезд из Люблина. Из этих объяснений оказывалось, будто литовцы согласились прибыть на сейм для заключения унии потому, что им было обещано совершить ее на основаниях «братской любви», при сохранении их привилегий. В таком смысле литовские послы получили инструкции от своих избирателей. Восемь недель литвины прожили в Люблине и вели переговоры; убедясь, что дело унии поставлено на иных основаниях, они не могли согласиться на нее, не имея на то полномочий от своей братии, а потому решили отложить это дело до другого сейма и разъехаться, но не тайком, а предварив о том его королевское величество. Уезжая, они оставили некоторых литовских сановников, именно подканцлера (Воловича) и подскарбия (Нарушевича), для своих сношений с польским сенатом. С удивлением услыхали литовцы об отторжении от них Волыни и Подлесья, относительно принадлежности которых к Литве никогда прежде не было ни малейшего сомнения, и принадлежность эту все государи подтверждали присягой, вступая на престол, в том числе и настоящий король. Литовцы умоляют отменить такую несправедливость. А по делу унии они просят не настаивать на немедленном ее решении, но созвать новый сейм, на который литовские послы могли бы приехать, снабженные надлежащими для того полномочиями.

Польские сенаторы не дали на эту речь пока никакого ответа и попросили прислать с нее письменную копию. После того несколько дней между поляками, особенно в посольской избе, шли горячие прения о том, какой ответ дать на просьбу литовцев, то есть на просьбу об отсрочке унии до другого сейма, так как присоединение Волыни и Подлесья к короне было поставлено вне спора. Часть послов согласна была на отсрочку и не желала ожидать в Люблине возвращения литовцев. Побуждение, которое ими при сем руководило, было экономического свойства: эти послы, ввиду возникших препятствий, то есть упорства литвинов, полагали, что уния не состоится, а вместе с тем рушится и уплата четвертой части со столовых королевских имений, назначенной на войско, ибо эта уплата связана была с делом унии, так как ее следовало поддержать военной силой. Но такие эгоистические расчеты владельцев столовых имений встретили сильный отпор со