— Какая удобная доктрина! Грешите, убивайте, разрушайте, корыстно веря в то, что жертва Учителя омоет всех вас… Да, его жертва могла бы омыть вас, если бы вы практиковали добродетели, которые он советовал практиковать. Его смерть — просто знак, который указывает на жизнь. Ему нужны были не почитатели, а последователи, те, кто шел бы по его стопам, практиковал бы добродетель и ненасилие. Что сказал бы этот владыка аскетизма, узрев роскошь, в которой живут ваши иерархи, что сказал бы он, глядя на ваши костры?

— Он бичом выгнал торговцев из храма…

— Так изгоните торговцев из своей души, очиститесь внутренне, и ваши храмы будут чистыми, поскольку люди в них будут внутренне чисты.

— Умолкни, богохульник! Признаешь ли ты обвинения, выдвинутые трибуналом, или нет?

— Я признаю только те обвинения, которые выдвигает мое собственное сознание, а вас я препоручаю суждению вашего!

По сигналу инквизитора двое солдат заставили посвященного преклонить колени, и тот не оказал ни малейшего сопротивления. Коротко посовещавшись, инквизиторы сообщили ему, что через семь дней его заживо сожгут на городской площади. Пабло Симону указали на дверь, и тот, вежливо поклонившись судьям, вышел из зала с улыбкой и высоко поднятой головой.

Через неделю, в назначенный срок, жертву, чье лицо заметно постарело, а тело было истерзано множеством ран, повели на центральную площадь. Руководители ложи, следуя указаниям, которые их Учитель таинственным образом передал им, снова заставили всех братьев по ложе хранить молчание.

И вот, когда его, опутанного цепями, оплевала и забросала камнями горстка зевак из разбушевавшейся толпы, когда его уже буквально тащили на руках, к нему верхом подъехал инквизитор и ехидно спросил:

— Где же твои друзья?

— Очень близко. Они помогут мне в докучной формальности — освободиться от физического тела.

— А что же они не бегут к тебе на помощь? Тоже боятся покинуть свои дьявольские тела?

— Послушайте, инквизитор, вот в чем разница: вы проповедуете смирение Иисуса Христа, а мы проповедуем свое собственное смирение…

Шутливый ответ привел начальника Святой инквизиции в ярость, и он стал избивать философа хлыстом.

Основная масса людей, смиренные и добрые пастухи, держались в стороне от этой сцены и только издали наблюдали; но несколько сотен человек вместе с семинаристами и солдатами затолкали обвиняемого на костер, привязали его к столбу и затянули свои песнопения.

Лицо Пабло Симона сияло от переполнявшей его радости… Словно бы он основную часть жизни прожил в предвкушении этого мгновения. Он воссоединится с Ипатией на тонких планах бытия, там они сыграют священную духовную свадьбу, и благодаря союзу их душ родятся новые идеалы. Там он будет в окружении своих братьев, рядом с Джордано и мудрыми восточными адептами, которые зажгут свет в светильниках своего небесного разума.

Перед его закрытыми глазами быстро, но очень ярко промелькнула вся его жизнь, и в то же время до его слуха доносились искаженные голоса толпы. Он заметил мысленное присутствие своих братьев из «Руин», которые поддерживали его и телепатически передавали прекрасные послания. Он открыл глаза и посмотрел на своих убийц: как раз в это мгновение те бросали полдюжины факелов к просмоленному основанию костра из сосновых поленьев.

Пабло Симон опустил веки и стремительно погрузился вглубь себя; вскоре он почти полностью заблокировал все телесные ощущения; он услышал кашель кого-то, кто задыхался от дыма, и ощутил сильный жар в верхней части головы. А потом…

Макушки горных вершин залились румянцем любви при величественном появлении солнца. Тяжелая, мрачная ночная мгла пыталась удержать густые тени среди каменных плит и обугленных балок старинной церкви; двое призраков прервали свои воспоминания и встретились у купели.

— Ты понял?

— Что?

— В своих снах он сопровождал наши воспоминания…

— Ну и что? Разве для нас все еще имеет значение то, что находится вне нас самих?

— Я не могу упрекнуть тебя в эгоизме, а вот в глупости могу… Если он вспомнит, то, может быть…

— Оставь свои пустые надежды! Солнце восходит… Давай скорее укроемся в расселине.

— Астральные лярвы, крысы — вот мы кто! Но, может быть, все изменится…

Две тени, похожие на людей, исчезли, растворившись в тумане, и трещины земли жадно выпили его.

Летучие мыши вернулись в укрытия, а первые птицы завели свои трели.

Множество маленьких невидимых духов природы устремилось в долину, а ангелы зари с острыми мечами шли за ними следом…

Антонио торопил отца по той самой дороге, по которой они ушли прошлым вечером. К тому времени, как они проникли в древние руины, последние островки тумана успели раствориться под лучами солнца. Пройдя вперед, юноша стал ощупывать истертые старинные изваяния, стоявшие на полу.

Тени становились все короче и короче; глаза старика с загадочным блеском следили за неустанными поисками юноши. А тот то поднимал тяжелую мраморную плиту, то сдвигал камни стен, то исчезал в темных коридорах. Солнце достигло зенита, когда юноша вышел на поверхность, сжимая в руках какой-то предмет; глаза его были влажными, словно земля, насыщенная дождем. Внутри него что-то рождалось, рождалось болезненно и величественно.

В его ладонях сверкало бесценное сокровище: медальон с изображением петуха, Абраксаса средневековых гностиков, вырезанный на окаменевшем растении и пять веков назад полученный от индийского адепта. Этот образ скреплял союз Востока и Запада на сияющем мосту души, которая встретилась с самой собой.

Перед юным Антонио с головокружительной скоростью промелькнули грядущие века, и он мельком увидел объединенное человечество, и объединение это не зависело от социальных различий, и подлинные религии соединяли, а не разделяли людей, и одухотворенная наука извлекала скрытые тайны Природы лишь с благими целями…

Старик и юноша пустились в обратный путь; они шли плечом к плечу, в радостном молчании, словно символы двух эпох и единого, универсального пути.

Освобожденные тени, превратившись в свет, поднялись из расселин земли и затерялись в безоблачном небе…

Хорхе Анхель Ливрага Рицци (1930–1991), итальянец по национальности, доктор философии Ацтекской академии искусства, науки и литературы, академик Международной Буркхардтовской академии Швейцарии, академический член Филовизантийского университета, кавалер Парижского Креста Французской академии в области искусства, науки и литературы, — основатель и первый президент международной классической философской школы «Новый Акрополь», которая в настоящее время имеет свои отделения более чем в пятидесяти странах мира.