И резко рванул венок на две стороны. Дева вскрикнула, взмахнула руками, будто пойманная лебедь, но не улетела. Приоткрыв рот, в ужасе она смотрела, как обрывки венка тают в руках Властелина, и вместе с ними – ее прежняя воля и сила.

– Теперь ты моя…

Он простер к ней руки, и Младина сделала шаг в его объятия. Сейчас она была так же беспомощна, как всякий смертный, которого поток времени несет в объятия будущего, хочет он того или нет. И так же, как сама она внушала другим, неодолимый голос сейчас шептал ей: не бойся, главное – любить и повиноваться любви, все прочее – неважно. Важен только этот миг…

Велес взял в ладони ее лицо и наклонился к нему. Кольцом ночного солнца коснулся ее лба. Впервые в своей бесконечной жизни он видел эти глаза открытыми и устремленными прямо на него. Вот он притронулся губами к ее губам; они безвольно раскрылись, и словно солнце вспыхнуло между их сомкнутыми телами, одетыми в белый свет неба и темный свет подземья.

И зримый мир взмыл в небеса – это земля расступилась, принимая в недра бога волшбы и его добычу. С похищенной девой в объятиях он летел вниз и вниз, сквозь бесчисленные зимы своего одиночества, сквозь тьму всех ночей, что миновали от сотворения вселенной, сквозь все ветра, что когда‑то сорвались с его бороды. И вот вокруг них цветущий луг; Велес мягко опустил деву на траву и склонился над ней.

И впервые за все века она ответила на его поцелуй; ее ресницы трепетали, но веки не опускались, и он мог смотреть ей в глаза, видеть свое отражение в этих голубых озерах. Взгляд ее был робок, но затуманен страстью; впервые он был не один на этом цветочном ложе, и та, к которой он стремился от первых времен своего существования, покорялась и разделяла его влечение. Трепеща перед неизбежной утратой себя, она тем не менее отдавалась потоку перемен, ибо такова природа Девы – стремиться к будущему, к росту и плодоношению.

И он, бог мертвых и хранитель прошлого, влился в нее, будто река поколений, огибающая вселенную и впадающая сама в себя. И растворился в ней, как она в нем; воды прошлого и будущего смешались, окончательно уничтожая понятие времени. Осталась вечность, и кольцо ночного солнца сияло с самого ее дна, готовясь к восходу.

К девичьему велику‑дню – Лельнику – Лютава была уже дома и возглавляла ратиславльских девушек, когда они в полдень отправились в рощу. Впереди шли сестры молодого князя Лютомера, позади – остальные девушки округи. Все были нарядно одеты, в белые шушки, с красными поясками и лентами в косах. Ленты были шелковые: на радостях, что вернулась домой, Лютава разрезала на полоски кусок алого шелка, полученный в подарок от Бранемера. И всем раздала. А самую длинную ленту несла с собой в рощу – в подарок богине Леле.

Встав под березой, еще одетой в полупрозрачное весеннее платье, Лютава приложила руки к нагретому белому стволу и взглянула в небо. Через пелену листвы солнце не слепило, а лишь весело подмигивало. Вспомнилось, как прошлой весной они стояли здесь же втроем – с Далянкой и Молинкой, просили себе счастья, женихов…

– Заря‑зареница, солнцева сестрица! – позвала Лютава, глядя вверх и пытаясь рассмотреть в этом сиянии хорошо знакомое лицо своей сестры Молинки. – Ходишь ты высоко, глядишь ты далеко! Пойди погляди – где мой суженый, мой ряженый? Где он ходит‑гуляет, где он ест да пьет? Ты его возьми да ко мне приведи, чтобы нам вместе век вековать, хлеба заедать, медов запивать, в ночи засыпать!

Ленту алого шелка она повязала на низко опущенные ветви; дул ветерок, и лента трепетала, будто сама Заря машет, обещая исполнить просьбу. Лютава вздохнула. Только у зари ей и осталось спрашивать, где же полетывает тот сокол, которого она никак не может дождаться. Вот и еще один год почти прошел, а она все стоит здесь с девичьей косой и все ждет, ждет своей судьбы…

Эта весна принесла ей чувство, что пора торопиться. Ратиславль с нетерпением ждал возвращения молодого князя Лютомера, который‑де поехал добывать себе в жены саму вещую вилу. И у Лютавы падало сердце, когда она об этом думала: а вдруг так и будет? Что, если Младина пожелает пройти с ним путь земной жены? С этой соперницей Лютаве не стоило бороться: лучше всего отойти в сторону, пока не затоптала. И дело даже не в боязни, а в убеждении: глупо бороться с будущим. Все равно что толкать воды реки против ее течения.

Родичи правы: князю никак нельзя без жены. И Лютава была в растерянности: едва решив, что она останется с ним навсегда, Лютомер сам свернул в другую сторону – прочь от той воображаемой избушки в лесу, где они только вдвоем. Она не винила его: таков его долг перед родом и чурами. Но теперь еще меньше, чем зимой, понимала, чего ждать впереди.

Девушки постарше тоже привязывали ленты, прося Лелю о помощи. Девчонки резвились, радуясь, что сошел снег и земля подсохла, вновь давая возможность бегать. Играли в «стрелу». Та, которой выпадало водить, брала в руки легкий детский лук из ветки орешника, накладывала стрелу без наконечника и начинала вращаться вокруг себя, зажмурившись, а остальные в это время повторяли:

– Пойду я, добрый молодец, из дверей в двери, из ворот в ворота, за темный лес да во чисто поле. Встану на восход лицом, на запад хребтом, на четыре стороны поклонюся, смотрю: с ясного неба летит огненная стрела. Я той стреле поклонюсь и вопрошу ее: куда полетела, стрела? – Во темны леса, в зыбучие болота, в зеленые мхи. – А не летай ты, стрела, во темны леса, в зыбучие болота, в зеленые мхи! А воротись ты, огненная стрела, куда я тебя пошлю!

И водящая наугад пускала стрелу в стайку девушек. Считалось, что та, в кого она угодит, уже выбрана женихом и все вот‑вот устроится, поэтому девчонки, если видели, что стрела летит мимо, сами старались под нее попасть. И Лютаве вдруг захотелось броситься вперед, растолкать малявок и принять эту стрелу прямо в грудь – чтобы наверняка!

Девушки веселились, играли, будто жеребята, водили круги, и звонкое пение с припевом «лели‑лели» эхом отдавалось по роще. И все же Лютаве было беспокойно: все время хотелось оглянуться, отойти от шума подальше и прислушаться: не зовет ли ее кто?

– Где же он, мой сердечный друг? – спрашивала она у березки, без Лютомера томимая гнетущим одиночеством. – Мне бы только дорогу к нему указал кто, а я хоть куда за ним пойду – хоть в пламя палючее, хоть в бездны преисподние…

Бездны… Ей вспоминалось, как падала она на ледяное дно мира, как очнулась на цветущем лугу и как ждала, чувствуя приближение своего потустороннего жениха. «Велес сам придет за тобой…» Она так много знала, она прошла по дороге самой богини, но только собственная человеческая судьба ей не давалась в руки! Может, потому, что нельзя держать в одной руке сразу два веретена…

Лютава посмотрела на свои руки. Ей не хватало отданного кольца. Подумалось: а может, это оно зовет ее?

Приехав из Чадославля, она уже не застала Лютомера дома. И отца с Замилей тоже. Возвращением дочери, отпущенной замуж, старейшины рода были очень недовольны, Богорад даже отругал ее в сердцах. Еще чего не хватало: пойдет слух, будто Бранемер Вершинину девку назад отослал, может, она порченая какая!