— Вот, кушайте, пожалуйста!

Потом он поднял голову и заметил Белобородько:

— Товарищ комиссар! — голос его стал растроганно-хриплым. — Вы! Живы, значит!

Комиссар вгляделся в лицо седого, потом привстал:

— Самойленко?! И ты выжил! — голос его странно сломался, и он повернулся к сидевшему с ним рядом Трошину: — Товарищ майор, это боец из нашего батальона, вы представляете?! Третья рота, так? — спросил он у бойца.

— Верно, третья.

— Это когда же мы в последний раз виделись?

— Пятого числа.

И, хотя мне подобные сцены были знакомы по многочисленным фильмам о войне, виденным в детстве, и то я почувствовал, как комок подступил к горлу, а вот у большинства присутствующих, еще не привыкших к подобному, глаза подозрительно заблестели. Чтобы не смущать никого, я молча взял свою миску, наполнил ее едой и отошел в сторонку. Ко мне присоединился Трошин.

— Ты не поверишь, Антон, — начал он, опускаясь рядом со мной на землю, — слезы на глаза навернулись! — с жаром сказал он. — И люди они друг другу почти чужие… А что же после этой войны со всеми нами будет, а?

— Не знаю, Слава. Жить будем, кого не убьют.

— Ну ведь не может так быть, чтобы все по-старому осталось! Я сегодня целый день думал над тем, что Люк вчера в деревне увидел. А они вообще люди или кто?

— Ты про кого?

— Про немцев.

— Ты что, думаешь одна деревня такая? Мы мимо трех деревень сегодня прошли — все пустые. А что зимой будет! Когда фрицы продукты все выметут. Вместе с шубами и валенками?!

На скулах Трошина заходили желваки, видно, он ясно представил себе картину:

— Антон… Я чего еще спросить хотел… Ты вот какие-то приказы немецкие упоминал… Расскажи!

О гадостях говорить совершенно не хотелось, и я попробовал увильнуть:

— Слав, дай поесть, а? Завтра расскажу. А сейчас иди — взаимодействие с будущими однополчанами налаживай.

Трошин обиделся:

— Не хочешь говорить, так скажи прямо! Нечего меня, как мальчишку, отшивать!

— Слав, не надо дуться на меня. Честно, сейчас нет ни малейшего желания об этом говорить. А завтра — хоть лекцию всему личному составу прочитаю. Трехчасовую. «О звериной сущности германского национал-социализма». Договорились?

«Группенфюреру СС и генерал-майору войск СС Хауссеру

Срочно. Секретно

Натиск русских усиливается, а вверенные мне части держатся только на силе духа. Снарядов осталось не больше 15 штук на орудие. Перевожу дивизионную артиллерию на трофейную технику, запросите тыловиков, чтобы подвозили русские снаряды. Некоторые батальоны вынуждены оставить свои позиции из-за невозможности продолжать сопротивление. Для отражения последней атаки использовал саперный батальон, лично поведя его в контратаку. У приданных батальону 3 штурмовых орудий в боекомплекте осталось по 5–6 снарядов.

Сильно беспокоят просачивающиеся мелкие группы русских, атакующие опорные пункты с тыла и нарушающие линии снабжения.

24.07.1941

Начальник штаба 2-й танковой дивизии СС „Дас Райх“ Обер-штурмбаннфюрер СС Остендорф».

— И сколько, по твоим прикидкам, в такой зондеркоманде человек? — спросил Фермер, когда мы с Люком и Зельцем во всех подробностях рассказали о наших приключениях.

— Если подробно, то зондеркоманда — это часть айнзацгруппы. Такая группа «обслуживает» группу армий и насчитывает от шестисот до тысячи человек. Структура у этих подразделений весьма неоднородна, и названия могут быть разными — айнзацкоманды или зондеркоманды. Им могут придаваться армейские и полицейские подразделения, — я не заметил, как сбился на лекторский тон. — Но не думаю, что здесь вся айнзацгруппа собралась. А что пленный говорит?

— «Языка» вы ценного притащили, что и говорить. Он — связист, причем эсэсовский. Сказал, что их здесь около роты, как считаешь, похоже это на правду?

— Как раз одна зондеркоманда и выходит.

Саша посмотрел на Трошина:

— А ты, майор, что скажешь?

— С Белобородько я переговорил. И знаете, мне показалось, что он рад встрече с нами. Только, вот, как с документами быть?

— То есть? — Фермер сделал вид, что не понял.

— Командирского удостоверения-то у меня нет…

— А кого это сейчас волнует? После того как вы здесь развернетесь, Москва тебя хоть генералом признает! — успокоил командир Славу.

— Вы так считаете?

— Считают цыплят, причем осенью. Не дрейфь, майор, придумаем что-нибудь. Ты, главное, дело делай.

Я посчитал необходимым вмешаться:

— Александр Викторович, — несколько официально начал я, — а что еще пленный сказал?

— Девять дней назад всю их группу в пожарном порядке перебросили из-под Барановичей сюда. Никакой связи не видишь?

— С нами?

— Да.

— Вполне может быть… А ты, Саша, как думаешь? — спросил я Люка.

— Не исключено, что это — реакция на наши заславльские приключения.

Трошин, до того переводивший взгляд с одного говорившего на другого, спросил:

— А почему сюда? Мы же у Минска «веселились».

— Понимаешь, мы довольно много ложных следов оставляли. Поэтому, мне кажется, немцы и решили заблокировать два основных направления отхода. Из того района, где мы, как ты говоришь — «веселились», к крупным лесным массивам только два пути: на север, к Логойску, или на запад, в Налибокскую пущу. Ну, и профилактику никто не отменял.

— Какую профилактику?

— Ну не педикулеза же! В этом лесу неизвестно, сколько народу до сих пор бродит, вот немцы и решили «зону безопасности» расчистить. Заранее, пока время есть.

— Теперь понятно! — сказал Трошин и тут же задал следующий вопрос: — А вы, товарищ майор, уверены, что нам именно здесь есть смысл прорываться в лес?

— Так точно! Обстановку мы разведали, силы противника выяснили, что еще нужно?

— То есть вы рассчитываете взводом уничтожить две роты?

— А ты не привык еще? — вопросом на вопрос ответил командир. — Так привыкай! И учись… — по тому, как Саша скомкал окончание своей реплики, я понял, что он хотел добавить «пока я жив», но вовремя поймал себя за язык.

На импровизированном столе, как по мановению волшебной палочки, появилась карта, и командир начал подробно объяснить, что, по его мнению, мы должны сделать в ближайшие два дня.

* * *

— Начинаю работу! — раздался в моем наушнике голос Люка, и спустя пару секунд из-за леса донесся одиночный винтовочный выстрел. Как и договаривались — ровно в десять.