— Ты чего? — Жена не понимала его поведения.

Геннадий махнул на неё рукой, выбежал на балкон, торопливым взглядом обшарил пространство двора. Сердце сжало испугом. Рядом с подъездом стоял «мерседес», тот самый, на котором Геннадия вывозили на «беседу» с Ондатром. У открытой задней дверцы авто стоял тот самый урка, что первым сообщил страшную весть о «проколе» отца с Зией, он мило беседовал с млевшей от такого внимания Наташкой. Она прижимала к груди купленную булку хлеба, совершенно очарованная крутым меном из «мерседеса». Уркаган, заметив Геннадия на балконе, продолжал говорить Наташке любезности. Судя по радостному, самодовольному виду злодея, люди Ондатра ещё не были в курсе о гибели Каузиной. И всё равно Ондатр давил на Геннадия со всех сторон, ломая его волю, ускоряя освобождение Игошина.

— Наташка! — закричал Геннадий дочери. — Домой!

Дочь подняла голову, посмотрела на отца как на пустое место, опять заулыбалась приветливо уркагану.

— Наташа!

Никакой реакции.

В это время из второго подъезда дома появился изрядно выпивший Бонивур. Он сразу же громко возмутился:

— Наташка! Оглохла?! Отец домой зовёт!

Разозлённая Наташка, кивнув на прощание урке, скрылась в подъезде. Уркаган, не убирая с лица масленой улыбки, посмотрел на Геннадия, помахал ему рукой: мол, помни, следак, ты везде под колпаком, везде у тебя оголённые тылы, куда очень легко нанести жестокий удар.

— Эй, ты! — дерзко выкрикнул уркагану Бонивур. Видимо, сейчас он пребывал в образе Полковника и никого не боялся, а сам пытался навести страх. — Ты что к детям пристаешь? А? Ты!

Уркаган, сразу сняв с лица улыбку, сузил глаза, смерил Бонивура презрительным взглядом, потом сплюнул в его сторону сквозь зубы и сел в машину, захлопнув дверцу. «Мерседес» медленно покатил прочь со двора.

«Гады такие!» — подумал Геннадий, возвращаясь с балкона в комнату. Нет, он не выберется из трясины, она засасывает его глубже и глубже. Он снова рухнул на диван, отвернувшись к стене. Делать какие-то внушения Наташке не хотелось, было противно.

Лизка, связавшись с прокурором, опираясь на показания Окунева, испросила санкцию на задержание Гордея, заверив, что суд выдаст разрешение на арест за полминуты. Она намекала на желательность задержания самого Ондатра и обыска на бандитской вилле, но этот номер не прошёл. Но Лизка не отчаивалась. Она направила представление в оперативный отдел, чтобы Гордея быстро выследили и тихонько задержали, а сама собиралась вновь приняться за сопливого Окунева — требовалось выспросить о тёмных делишках банды Ондатра, и Окунев мог слышать о гибели Костика — сутенёра Нуретовой, но бравые оперативники сообщили, что имеют информацию о лежбище Гордея, и Лиза поехала на задержание вместе со спецгруппой.

— Лизок, ты зачем с нами? — приставали оперативники. — Сидела бы себе в кабинете, комбинировала… Гордей на подъём тяжелый, за ним гоняться по дворам не надо.

— Надоели кабинеты, действия хочу.

— Так бросай следачить, иди к нам — в опера.

— Предложение заманчивое. Подумаю на досуге.

Две «оперативные таратайки» (уазики с брезентовой крышей двухтысячного года выпуска) приехали в пригород — вокруг была грязь, коровьи лепёшки, заросли бурьяна и серые дощатые заборы. Дома — старые, маленькие, обшитые крашеной доской, с расписными ставнями.

— Подсолнухов не хватает, — сказала Лизка, выходя из уазика.

— Подсолнухи имеются — в огороде.

Двое оперативников, в спортивных костюмах, кроссовках, шлемах и легких бронежилетах, с короткими автоматами в руках, резко перескочили через забор и, прячась в зарослях высокой травы, двинулись к окнам. Собака не лаяла.

— Странно, — удивился командир группы и громко забарабанил в калитку кулаком. — Эй, хозяева! Открывай!

Тут же сорвалась заливистым лаем дворовая шавка — она мячом соскочила по ступенькам крыльца и забилась в истерике у калитки, брызгая слюной, — маленькая, коротконогая и широкогрудая собачонка.

— Хозяева! — орал командир.

— Чего? — Из открытой двери дома выглянула пожилая женщина.

К ней кинулся один из оперативников, таившийся под окном в траве.

— Господи! — перепугалась женщина.

Опер её оттолкнул и нырнул внутрь дома.

— Ребята, вперёд! — подал команду старший оперуполномоченный, и ещё трое парней в бронежилетах и трико, с пистолетами «ПМ», скакнули через забор.

Шавка взвизгнула в ужасе и, скуля, унеслась под крыльцо. Калитка открылась.

Командир группы и Лиза вошли во двор. Из дома доносились ругань и грохот опрокидываемой мебели. Испуганной хозяйке командир сказал сурово:

— Полиция, мамаша!

— …! — рыкнули из дома.

Грянули два выстрела: «Бах! Бах!» С хрустом и звоном стекла вылетела рама с той стороны. «Бах! Бах!»

— Тварь!

«Бах! Бах!»

— Перехватывай! Дворами уходит!

«Тра-та-та-та-та!» — сорвалась короткая автоматная очередь.

Хозяйка завизжала, приседая и хлопая себя по полным бёдрам. Лиза напряглась — неужели упустили? Хвастуны! Тяжелый на подъём! А он вышиб гнилую раму — и был таков!

— Гольберг! Карташов! В обход! — Командир группы показал на соседний двор.

Оперативники, резво перепрыгнув через невысокий забор, помчались на перехват. С хрипом залаял цепной пёс, кидаясь на непрошеных гостей, но те уже были на следующем заборе и пропали за ним.

Где-то очень далеко ещё раз хлопнул выстрел.

Лиза вошла в разгромленную комнату. Хозяйка, причитая, материлась на оперативников:

— Что наделали, подонки, ублюдки?!

— Ты потише! Устроила бандитский притон! — осадил уполномоченный.

Лиза увидела смятую постель на панцирной кровати, стол, заполненный неприбранной посудой с объедками, несколько пустых бутылок из-под дешёвого креплёного вина, обрушенный на пол сервант и пол, усеянный осколками разбитых стеклянных полок серванта, табуретки, раскиданные по углам, порванные занавески. Как же опера лоханулись? Скорее всего, гость, услышав стук в калитку, улизнул из комнаты в коридорчик и затаился в нише с зимней одеждой. Когда его там обнаружили, он атаковал — влепил одному, второму, обрушил сервант и скакнул в дальнюю спаленку, где вышиб оконце.

Лиза с сомнением смотрела на зияющий пролом. Чем это он? Неужто от страха ногой смог высадить? Феномен. А нет, рама от старости сгнила, гвозди проржавели. Такое оконце и она смогла бы выдавить. Видимо, Гордей всегда имел его в виду на случай экстренного отхода. Лоханулись опера. Надо было сюда кого-то тоже ставить.

На Лизу из бурьяна смотрел сердитый опер Потапенко. У него были руки в ссадинах, автомат он держал небрежно.