письмо передать, чтобы не было сюрпризом. Все равно она более сведуща во всех этих манерах и приемах.

Отложив первый конверт, я потянулась за вторым. Прочла подпись с золотыми вензелями и снова удивилась. Какой-то день нежданных, негаданных посланий.

Пробежав глазами по постепенно расплывающимся строчкам, я схватила графин, налила в стакан воды, выпила все одним глотком и снова потянулась к листу бумаги. Рука разжалась. Через мгновение он приземлился на пол.

Сердце замерло, чтобы тут же, с утроенной скоростью, пуститься вскачь. Дыхание перехватило. Глаза начало жечь. Защипало в носу.

Пришлось присесть, чтобы не упасть. В голове всего одна мысль – «этого не может быть». Но мозг уже принял в работу новую информацию и выстроил логичную цепочку развития событий.

Жизнь будто снова разделилась на «до» и «после». Только сейчас дело не в шальной пуле постороннего, а в предательстве родного человека. Из-за чего в тысячу раз больнее.

Может, я сплю и все это страшный сон? Оттянув рукав, я ущипнула себя за запястье. Не сплю и не сон. Скорее, кошмарная реальная. Боже, и что мне теперь делать?

Я попыталась подняться, но ноги не желали слушаться. Пришлось мысленно, как учат психологи, посчитать до десяти.

Взяв себя в руки, я вышла из комнаты, прошла в гостиную, где за накрытым столом сидела Инесса Ивановна. Глаша на кухне, Тишка в своей комнате. Откладывать разговор смысла нет.

– Сонечка, проголодалась? Присаживайся. Супец у Глаши – чудо чудесное.

Плотно закрыв за собой дверь, я села напротив. Но вместо того, чтобы придвинуть к себе тарелку, сложила ладони домиком.

– Инесса Ивановна, могу я задать вам вопрос?

– Разумеется, милая, – всплеснула она руками и озабоченно нахмурилась. – Уж не захворала ли ты? Бледная, как полотно. Погоди, Тишку кликну, отправлю за Модестом Давидычем.

– Не нужно, – резко остановила я ее. В возникшей внезапно тишине можно было услышать даже скрип стрелок висевшего на стене маятника. – Скажите, Инесса Ивановна, вы хорошо помните тот обеденный прием, на котором мы с графом Бабишевым должны были объявить о помолвке?

– Помню, как не помнить? – кивнула она, не прекращая хмуриться. – Такое несчастье с тобой приключилось. Неужели… память вернулась, Сонечка?

– А если и так, вы меня снова… убьете?

Судорожно сглотнув, тетушка – как-то странно мысленно звать ее так сейчас – схватилась за сердце. Покраснела, начала задыхаться. Я не двигалась. Лишь внимательно смотрела на нее, боясь пропустить нужную реакцию.

Но ее не последовало.

– Совсем ты меня не щадишь, милая, – глухо зашептала она. – Что за страшные мысли родились в твоей голове?

Мне нельзя ее жалеть, это притворство, спектакль. Но нутро разрывалось от боли так, что приходилось, впиваясь ногтями в кожу, сжимать кулаки.

– Инесса Ивановна, буду краткой – я знаю точно, что это вы заказали убийство моих родителей. А когда об этом, благодаря госпоже Амадее, узнала я, попытались меня убить. Может специально, может случайно, мне неизвестно. В конце концов, у вас ничего не вышло, но я потеряла память, чем сильно облегчила вам жизнь. До той поры, пока на горизонте снова не замаячила тень госпожи медиума. Глупо с вашей стороны было использовать тот же дамский пистоль, каким вы покушались на мою жизнь. Он до того редок, что даже ребенок с легкостью бы решил эту задачку. О нашей с Амадеей встрече могли знать только вы. Ее записка лежала в моей комнате на видном месте. Сейчас мне кажется, что где-то на задворках сознания, я все понимала, но до сегодняшнего дня, настойчиво гнала от себя эти ужасные мысли.

Мои слова будто выкачали из Инессы Ивановны всю волю к жизни. Чем дольше я говорила, тем сильнее никли ее плечи. Глаза потухли. Пустой взгляд устремился в тарелку.

– Что же нынче произошло? – даже голос сделался глух, будто раздавался из могилы.

– Так вышло, что благодаря Гордею Назаровичу, я заимела некоторые связи с господином, известным в воровском миру Китежа, как Игла. Это имя вряд ли вам о чем-то говорит, ведь шесть лет назад, когда на пролетку, в которой по лесной дороге ехали мои батюшка с матушкой напали грабители, он еще не был старшиной воров. Я попросила, в силу его положения, выяснить что-нибудь о той истории. Сегодня пришел ответ. В живых остался лишь один из трех исполнителей. Его удалось отыскать. Он-то и назвал Евсею Борисовичу вашу фамилию.

Инесса Ивановна устало подперла ладонью щеку, все еще не решаясь встретиться со мной взглядом.

– Как чуяла неладное, – невесело усмехнулась она. – Сердце который день не на месте. Ты не думай, Сонечка, я понимала, что придет время, когда я буду вынуждена рассказать тебе всю правду. Сознаться во всех своих грехах. Ни на что не надеясь, попросить у тебя прощения. Однако, не чаяла, что это время настанет так быстро. Прошу об одном, выслушай меня…

Признаюсь честно, мне хотелось ответить отказом. Общая картина уже известна. Прикажу Тишке позвать пристава. Устроим обыск, найдем пистоль. Привлечем свидетеля, коим выступит найденный Иглой исполнитель. И, как итог – суд, срок, каторга.

Но что-то ело нутро. Не давало рубануть с плеча.

– Хорошо, – шумно выдохнула, откидываясь на спинку стула. – Я вас внимательно слушаю.

Начала она не сразу. Отодвинула тарелку с супом. Придвинула к себе чашку с успевшим остыть чаем. Сделала глоток.

– Семнадцать годков мне стукнуло, когда меня засватали за купца третьей гильдии Евгения Михайловича Замировского. Он был старше на двадцать шесть лет. Любви меж нами не было. Детишек бог не дал. Так и жили, пока он не помер, понаделав долгов, на оплату которых ушло все его состояние. Мне в тот год исполнилось тридцать пять, пришлось возвращаться в родительский дом. Сашенька, матушка твоя, только в пору вошла. Ей было пятнадцать. Красивая, что птицы на деревьях замолкали. Тогда-то наше скромное имение в столице впервые посетило семейство Леденцовых. Отец твоего батюшки, Макар Семенович, служил в ту пору в министерстве иностранных дел. Сыну, Лешеньке, сорок минуло, весь в делах, да заботах. Хорош собой, силы не малой, да все бобылем ходил. Невесту ему присмотрели, как раз матушку твою. Вот они и приехали в гости. Так мы с Алексеем Макаровичем и познакомились. Невеста его не привлекала. Да что говорить, почитай дитя малое. А за мной принялся ухлестывать так, что едва молва не пошла. Клялся в любви, божился женой, вопреки воле батюшки, сделать. Ну а я… женское сердце – хрупкий сосуд. Влюбилась и отдалась.

– Вы были любовниками? – удивленно прошептала я.

– Отвратительное слово, – поморщилась Инесса Ивановна. – Я верила, он меня замуж возьмет,