как обещался. Но Лешенька умолял ждать. Чего, кого – я не спрашивала. Не до того мне было. Топла в первой любви. Цельных два года меж родным домом и квартиркой, что он арендовал на самой окраине для нас двоих, носилась.

– Что было потом?

Инесса Ивановна смахнула одинокую слезинку.

– Потом… Лешенька объявил, что папеньку переубедить не удалось. Мол, в возрасте я, без гроша за душой, бездетная пустышка. В тот же месяц обвенчался он с Сашенькой. Не было в том браке любви. Этим я себя и оправдывала. Дура была глупая. Отпустить не смогла. Встречи наши не прекратила. То был мой первый грех. Это я уж потом узнала, что не одна такая. Много девиц у него было.

– Амадея одна и них?

Тетушка кивнула.

– И как долго вы с ним?…

– Со дня знакомства, почитай… двадцать лет.

Не сдержавшись, я подавилась слюной и закашлялась.

– То есть, до самой его кончины?

– Что говорить, любила я его больше жизни. За ним и сюда, в Китеж, приехала. Как ты родилась, души в тебе не чаяла. В каждой черточке Лешеньку видела. Нянькой тебе стала. Растила, как собственное дитё. А он… он… – тяжело вздохнув, Инесса Ивановна сжала пальцами виски. – Сашенька нас застала вместе. Скандал учинила. Приказала, как вернуться они со столицы – выметаться вон. А куда мне? На мороз? Родителей наших уж нет в живых. Имение продано. Но что более всего меня подкосило – Лешенька и не подумал вступиться. Я как представила, что оставлю его и тебя, Сонечка, едва руки на себя не наложила. А затем злость взыграла, как он мог так со мной поступить? Как в тумане ночью по улицам шаталась. Тут меня мужичье и заприметило, кошелек срезать пытались. Не знаю, что в голову тогда стукнула, но взяла на душу второй грех. Сашенька завсегда любила украшениями ювелирными хвастать, и даже в поездку к друзьям, взяла шкатулку свою с собой. Удумала я, что от нее не убудет. А мне, дабы выжить одной, хоть золотая булавочка, да пригодиться. Рассказала разбойникам этим, кто я и откуда. Поведала о той шкатулке. Про дорожку лесную и день, когда обратно поедут упомянула и вернулась домой. Всем чем хочешь клянусь, не просила я их убивать. Полагала, отнимут шкатулку, украшения продадут и мне лишку отсыпят. А оно вон как вышло. Долго спать по ночам не могла. Лешенька с Сашенькой снились. Покамест я им не поклялась, что лоб расшибу, а тебя не брошу. Воспитаю, как родную дочь. Любить буду. Кажный каприз исполню. Лучшего жениха найду.

– И вправду нашли, целого графа, – усмехнулась я. – Что же случилось дальше? Куда делась ваша любовь во время того обеденного приема, когда вы попытались меня убить?

– Вот те крест, Сонечка, – осенила себе тетушка. – Кругом я пред тобою виновата, но нет на мне этого греха. Глаша дневник твой нашла и в гостиной оставила, я и заглянула из любопытства. Едва сердце не остановилось, когда увидела имя этой дьяволицы, госпожи Амадеи. Она ж тебе проходу ни на одном приеме не давала. Встречи личной добивалась. Не ведаю, как прознала о моем участии в гибели твоих родителей. Может и вправду был в ней дар? В день оглашения твоей помолвки, она прислала записку, где назвала меня душегубицей. Я приказала Глаше ее сжечь. Разозлилась страшно. Мало ей было любовь Лешеньки у меня отнять, еще и тебя отобрать решила. Взяла пистоль, который мне подарил твой батюшка. Забавная вещица. Маленький. Пули – шарики. Чем не игрушка? Думала ведьме им пригрозить. Так разволновалась, что позабыла про полный дом гостей. Ты меня поймала почти у выхода. Увела в закрытую комнату, потребовала объяснений. Но что я могла объяснить? Мы поссорились, ты попыталась вырвать пистоль, а он… выстрелил. Не громко. Звука почти не было. Как вспомню ужас, что я испытала, когда ты упала на пол. Я же подумала, что и вправду убила. Бес меня попутал. Не помню, как выбежала из комнаты. Чего делать собиралась, тоже не упомню. В себя пришла, когда Сереженька нас позвал и сообщил, что это обморок. Ты жива и дышишь. Клянусь, как камень с души упал. А потом эта – амнезия. В одном ты права, она сильно облегчила мне жизнь. Я вместе с тобой откинула прошлое и начала все сызнова. Пока не нашла на твоем столе записку этой медиума. На сей раз я действовала осторожнее. Дождалась, когда тебя не будет дома. Сказала Глаше, что отправлюсь в лавку шорника. Пистоль взяла, скорее, по привычке. Закинула с полтинником для извозчика в ридикюль. Видела бы ты, как эта ведьма смеялась мне в лицо. Мой третий грех, что, не сдержав гнева, я вытащила пистоль и нажала на спусковой крючок. Лешенька сказывал, убить им невозможно, лишь крепко поранить. Этого я помниться и хотела. Ведьма, полагаю, тоже приняла пистоль за игрушки. Продолжая смеяться, она наклонилась ко мне и уперлась грудью прямехонько в дуло…

Инесса Ивановна сделала еще один глоток уже холодного чая и поморщилась. Пауза затянулась. Кажется, ни тетушке, ни мне не хотелось ее прерывать.

– Где сейчас ваш пистоль?

– По пути домой выбросила в Люблю, – впервые за все время разговора она подняла на меня взгляд. Уставший, безжизненный. – Проклинай меня, ненавидь, я все заслужила. Это ничего не изменит, но я хочу, чтоб ты знала. Я всегда любила тебя, милая, и буду любить.

***

[1] Левашники – жаренный в масле пирожок с начинкой из ягодной пастилы.

Эпилог. Все или не все…

Одиночество успокаивало. Отсутствие света и благословенная тишина расслабляли натянутые нервы. Я сидела на полу, в дальнем углу своей комнаты. Поджав ноги и уткнувшись лицом в колени, словно провалилась в другое измерение. Без давящей усталости, ответственных решений, без тягостных мыслей. Полностью опустошена.

Я всегда так пряталась, переживая тяжелые жизненные моменты. Начиная от школьных обид и заканчивая смертью деда. Сегодняшний день не исключение. Я будто еще одного члена семьи потеряла. И плевать, что любовь и забота Инессы Ивановны все это время предназначались не мне, а погибшей Сонечке, чье тело я заняла. Менее больнее от этого не становилось, даже несмотря на принятое решение.

Нельзя сказать, что далось оно мне легко. Верность закону, который я обещала чтить, долго боролась во мне с приземленными человеческими чувствами. В конечном итоге, последние победили.

Да, я могла бы засадить тетушку за решетку. И плевать, что доказательств пока никаких, я нашла бы пути.