целый день до поздней ночи спины бедняжка не разгибает. И не ест досыта. Из одной плошки с собакой ополоски хлебает, да лепешки-опекиши жует. Вместо платья обноски с мачехиной дочери надевает.

Зато свою доченьку мачеха наряжает на славу, масляными лепешками потчует да сладким гостинчиком карманы набивает.

Оказалась и дочка не лучше мамаши. Подойдет к бедняжке, когда та за работой надрывается, и похваляется:

— Погляди, какое платье на мне! А на тебе одно тряпье. У меня есть лепешечки сладкие, а тебе не дам — шиш тебе!

Не ожидала бедняжка-сиротинушка такого от своей лучшей подружки. Плачет-заливается, сердечко от горя ноет. Пойдет, бывало, к колодцу, там и наплачется вволю.

Сидит она как-то у колодца, а тут отец идет.

— Видишь, дочка, — говорит он, — сказывал я тебе, что не будет добра от мачехи. Да делать нечего. Терпи, пока жизнь к лучшему не изменится.

— Как вы хорошо говорите, батюшка! Вот я и дождалась вашего доброго слова, а не надеялась, — отвечала дочка. — Я уж как-нибудь сама со своей бедой справлюсь, пойду по белу-свету, поищу себе работы.

— Ну что ж ступай, может, так оно и лучше будет, — согласился отец.

Стала наша девушка в дорогу собираться. Просит мачеху проводить ее из дому, как у людей положено. Та на нее раскричалась: чего, мол, еще тебе надо! Разве платье нехорошо? Или рук у тебя нету саму себя обиходить! Так ничего и не дала, только сухих корок сунула. Пошла бедняжка куда глаза глядят. Шла она, шла, добралась до мостика, через ручей переброшенного.

— Здравствуй, мостик! — говорит.

— И тебе доброго здоровьица, — отвечает мостик. — Куда путь держишь?

— Иду работы искать.

— Ох, переверни меня на другой бок! — просит мостик. — Сколько лет по мне люди ходят и все по одной стороне и никто не догадается на другую перевернуть. Помоги мне, а я тебе добром отслужу!

Перевернула девушка мостик и дальше пошла. Идет, идет, видит — собачонка шелудивая.

— Здравствуй, собачка! — поздоровалась девушка.

— И тебе доброго здоровьица, — отвечает собачка. — Куда путь держишь?

— Работу ищу.

— Ох, вычеши меня, голубушка! Сколько людей мимо прошло, никто надо мной не сжалился. Я тебе добром отплачу! — просит собачка.

Вычесала девушка собачку и дальше пошла. Вскоре к старой груше подходит.

— Здравствуй, груша! — говорит она.

— И тебе доброго здоровья, красавица! Куда путь держишь?

— Иду по белу свету работы искать.

— Ах, обтряси мои плоды! Видишь, мне их удержать невмочь и никто не оборвет. Я тебе добром отслужу! — просит груша.

Путница обтрясла спелые плоды и сразу дереву стало легче. А сама дальше пустилась. Идет, идет и приходит на зеленый луг. А там бычок пасется.

— Здравствуй, бычок!

— И тебе доброго здоровьица, девонька! Далеко ли путь держишь?

— Иду работу искать.

— Выведи меня с этого луга!.. Я тут с незапамятных лет пасусь, и никто меня не выведет. Я тебе добром отплачу! — просит ее бычок.

Вывела она бычка с луга и дальше поспешила. Подходит к печке. А там неугасимый огонь пылает.

— Здравствуй, печка!

— И тебе доброго здоровья, девушка! Далеко ли идешь?

— Службу ищу.

— Ах, выгреби из меня жар! Столько лет он меня жжет, никто его не выгребет. Я тебе добром отплачу!

К печке кочерга приложена. Взяла наша путница кочергу и выгребла из печи жар. А сама дальше пошла. Идет, торопится, подзадержалась.

Идет она дремучими лесами, идет заброшенными дорогами. Кругом ни души. Наконец добралась до лесочка, а там одинокий домик стоит. Вошла. Никого в доме нет. Только старая женщина сидит. Да и та вылитая Баба-Яга!

— Здравствуй, хозяюшка! — говорит наша путница.

— И тебе доброго здоровья, девонька. Ты зачем сюда забрела?

— Я работу ищу. Может, вы меня возьмете?

— Почему не взять? Возьму. Работа не трудная, всего-то дел — эти одиннадцать комнат подметать. Помаленьку справишься. А вон там, двенадцатая, туда не смей даже одним глазом глянуть!

— Как скажете, так и сделаю, — ответила девушка, и сразу, только с дороги передохнула, за работу принялась.

И стала она изо дня в день одиннадцать комнат подметать. А в двенадцатую заглянуть ей и в голову не приходит. И все-таки чудно ей показалось, что на двенадцатую нельзя даже одним глазком поглядеть! Думала-думала, что же там такое? Да так и не надумала. И решила, наконец, хоть в щелочку да глянуть.

Отправилась как-то Баба-Яга в город по своим делам. А нашей девушке только того и надо. Отшвырнула она веник, подобралась к дверям и приотворила: а там посреди комнаты три больших кадки стоят.

«Ох, — думает она, — что же в этих кадках может быть?»

Распахнула двери пошире, подошла поближе и видит: в одной — червонцы, в другой — серебро, а в третьей — золото. Тут ей, будто кто-то подсказал, вскочила она в кадку с золотом, с головой окунулась и вся стала золотой.

— Хоть память останется! — говорит.

Но сообразила, что оставаться ей у Бабы-Яги уже нельзя и пустилась что было духу прочь.

Вроде бы все хорошо, да не очень!

Является Баба-Яга из города. Одиннадцать комнат не подметены, а в двенадцатой — дверь нараспашку, на полу золотые следы. Поняла Баба-Яга что к чему. Схватила железные гребешки, уселась на прялку и айда за девицей!

Вот-вот настигнет возле самой печки! Да только печка беглянку пропустила, а на Бабу-Ягу выбросила весь свой жар. Прялка дотла сгорела, а Баба-Яга без памяти свалилась. А золотая девушка уже далеко убежала.

Баба-Яга за ней припустилась, только пятки сверкают. Возле бычка стала ведьма девицу нагонять. Сейчас схватит. А сама кричит, бранью осыпает:

— Ах ты, негодница, ну, погоди, поймаю, сдеру с тебя позолоту железными гребешками!

Но бычок девицу пропустил, а бабу на рога поднял, далеко загнал, отсюда не видать.

А красавица все вперед бежит, около груши Баба-Яга ее опять настигать стала. Но дерево на ведьму рухнуло, чуть было на смерть не придавило. Пока старуха из-под груши вылезала, наша беглянка уже к собачке подбежала.

— Ах, собаченька милая, помоги мне! — кричит.

А Баба-Яга по пятам мчится! Собачка к тому времени совсем поправилась. Шустрая да здоровая стала. Выскочила Бабе-Яге навстречу, рвет, кусает.

Дальше девушка спешит. Перебежала через мостик, только