А это слуга по лестнице идет. Услыхал он, от страха задрожал! Ведь это он перстень украл. А тут и второй входит, другое блюдо тащит. А пророк жене кричит: «Вот, женушка, второе!»

И этот от страха дрожит. Он ведь вместе с первым в воровстве замешан! Третий является, третье блюдо несет, а пророк опять жене хвастает:

— Говорил я тебе, что и третьего дождемся!

Слуга только блюдо на стол поставил, перед пророком на колени бросился:

— К чему, — говорит, — таиться, коли вы все знаете? Это мы втроем перстень стащили. Как тут устоишь, ежели сам в руки просится? Уж вы, придумайте что-нибудь, чтоб барыня не дозналась, а мы вас отблагодарим, сотня гульденов и у нас найдется! Она обрадуется, коли перстень найдется, пока барин домой приедет!

— Я так и знал, что это вы! — пророчествует пророк. — Только жалко мне вас, ребятки! Коли не станете меня во всем слушаться, ожидает вас беда великая. Денежки несите немедля а перстень дайте проглотить самому большому индюку во дворе. Остальное — моя забота!

Слуги деньги притащили, от страха трясутся, а пророк спит себе спокойно.

Утром барыня чуть все дело не испортила, закапризничала, не желает красавца-индюка резать, да и только. Откуда, мол, там перстню взяться!

— Больше перстню негде быть, — отвечает ей пророк, — меня чутье не обманывает!

Сделали как пророк велел — глядь, а перстень-то и верно, у индюка в зобу! Отсчитала барыня пророку сто гульденов и домой поскорей послала, пока барин не вернулся.

— Я не прочь уехать, — говорит барыне пророк, — да как быть с моей бабой, что вечером в одной рубахе да и то рваной явилась?

Велит барыня выдать ей свое лучшее платье. Сел пророк в карету, сам гоголем сидит и баба нос кверху задирает. Да в воротах с барином повстречались. Тот остановился, стал расспрашивать, с какой это, мол, стати, чужая особа в барынином лучшем платье едет? Что ж, шила в мешке не утаишь, пришлось все как есть рассказать.

— Ну, ежели вы такой пророк, я вас самолично испытаю! — заявил барин. Приказал богатый ужин готовить и двенадцать окрестных господ в гости звать. Все равно индюк зажарен!

Стали слуги угощенье на стол носить. Двенадцать кушаний в открытых блюдах тащат, тринадцатое в закрытом. Что там — никому не известно. Велит барин пророку угадать, что в том блюде под крышкой. Барин это лакомство с собой привез и в этом году его еще никто не едал.

— Говори, да побыстрей! — торопит он пророка.

Видит пророк — дело плохо. Деваться некуда. Вздохнул и говорит:

— Ох, Рак, Рак, — видно, конец тебе пришел! — ведь звали-то пророка Рак!

Вскочил барин да как закричит:

— Ну, ты и молодчина!

Открывают блюдо, а там большущий морской рак лежит!

Гости глаза таращат — то ли на вареного красного рака, то ли на мудрого пророка. Говорят, будто каждый из господ отсчитал пророку еще по сто гульденов.

Приказали пророка домой в карете везти, чтобы мудрость пешком не ходила.

Завелись теперь у Рака деньги и стал он хозяйствовать. Только с женой все брань да ругань. И новая юбка не помогает, даром, что не узкая. Ему бы бабе своего ума вложить, и зажили б они тогда не хуже людей. Да как ей ума вложить? Да так! Пророка, мужика толкового, учить не надо — сам знает!

Черт-батрак

Пошел бедный дровосек в лес. Захватил с собой последнюю горбушку хлеба в холщовой сумке. Вот и вся еда на целый день. Пришел, сумку на сук повесил и взялся за работу. Рубит деревья, пни колет, толстые дубы валит, аж пот со лба в три ручья льет.

Откуда ни возьмись подобрался к сумке чертяка из самой преисподней и последнюю горбушку хлеба-то и стащил!

Вернулся в ад и приятелям похваляется:

— Глядите, этого хлеба должно было дровосеку на весь день хватить, а я стащил!

— Что это там такое? — вмешался Сатана.

А когда разобрался, в ярость пришел: как же можно у бедного человека последний кусок хлеба отбирать! Разозлился и вынес приговор черту: немедля отправляться обратно и служить дровосеку целый год!

На другой день бедолага-дровосек снова в лес собрался и уже совсем было тяжелый топор на плечо взгромоздил, как вдруг открывается дверь и в дом вваливается здоровенный верзила.

— Добрый день, хозяин! — говорит. — Может возьмете меня на службу?

— Ах, сынок, да на что ты мне? — отвечает дровосек. — Самому есть нечего, а по лавкам куча голодных ребятишек слезами обливается.

— Возьмите! Не пожалеете! За службу я ничего не хочу, а вам при мне хорошо будет.

— Ну, тогда айда со мной лес рубить, коли тебе так уж приспичило, — сказал дровосек и подал ему топор.

Не прошло и трех дней, как лес, которого дровосеку и за целый год не вырубить, на земле лежал, ровными рядами уложенный. Пошли у дровосека дела на лад. И ребятишки больше с голоду не плакали.

— Ну, хозяин, — говорит батрак, — вы тут лес не спеша валите, а я пойду куда-нибудь на молотьбу наймусь, чтобы у нас на зиму хлеба было вдосталь.

— Ступай, — отвечает дровосек, — а я пока лес рубить стану, сколько силы позволят.

На одной огромной пустоши у богатого пана хозяйство было. Триста скирд хлеба в поле стояло, триста откормленных волов да триста откормленных боровов в хлевах лежало. К этому пану и пришел черт-батрак, стал в молотильщики наниматься.

— А где же твоя артель? — спросил пан.

— Да вы о них не беспокойтесь! Дадите мне ваш хлеб обмолотить?

— Отчего не дать! Только ведь не станешь же ты один молотить?

— Один — не один — не все ли равно?

— А сколько за работу возьмешь?

— Ничего, лишь то, что на себе унесу, — отвечает батрак.

«Делов-то, — подумал пан, — сколько он может унести?» — и согласился.

И вот близко к полуночи застучали у скирд три тысячи цепов: тук, тук, тук, так, так, так! Тук, тук, тук, так, так, так! Это черти со всей преисподней сбежались товарищу помогать. К утру весь хлеб был уже обмолочен, все зерно