Но как быть с самим Николаем Вторым и его ближайшим окружением (императрицей, Распутиным)? У многих советских историков 20-х – 30-х годов не было сомнений и на этот счёт. Так, разоблачению «предательской сущности» Романовых и их окружения были посвящены книги Семенникова «Политика Романовых накануне революции (от Антанты – к Германии)» (1926 год) и «Романовы и германские влияния во время мировой войны» (1929 год). Своеобразную позицию занимал Покровский: мол, все они там были такие сволочи, что вопрос о предательстве Распутина не принципиален и не интересен. Ибо Распутин ради собственных выгод и ради своих венценосных «патронов» мог и без немецких денег сделать любую подлость и предать кого угодно!

Однако ж все эти версии ещё можно (при большом желании) назвать «добросовестным заблуждением». Куда интересней другие случаи! – когда злонамеренная «антиромановская» ложь была сутью и основным содержанием сложной организованной провокации советских спецслужб.

Показательна в этом отношении одна из операций бывшего генерала Комиссарова. Этот Комиссаров был чем-то вроде аналога Бонч-Бруевича в Отдельном корпусе жандармов – такой же подлый, беспринципный, ни перед чем не останавливающийся негодяй. Мнения коллег-жандармов о Комиссарове на редкость единодушны. Ещё в 1917 году Комиссаров сошёлся с большевиками, состоял «для особых поручений» при Военно-революционном комитете. А в 1920-м – выехал за границу, где развернул активную деятельность на благо молодой Советской власти (в частности, был задействован в кампании по дискредитации эмигрантского монархического движения в Европе). После разоблачения Комиссаров был вынужден переехать из Европы в Америку, где продолжал работать на ОГПУ.

А теперь откроем вышедший в 1929–1932 годах двухтомник Звонарёва (Звайгзне) «Агентурная разведка» (уже цитировавшийся выше) и с удивлением обнаружим там такой пассаж: «В декабре 1924 года бывший русский жандармский генерал Комиссаров поместил в одной из американских газет сообщение, в котором утверждает, что германцы знали также маршрут английского фельдмаршала Китченера, что дало им возможность взорвать английский крейсер, на котором Китченер ехал в Россию. Причём, по словам Комиссарова, маршрут этот немцам передал некий Шведов (псевдоним), специально ездивший для этой цели из Петрограда в Стокгольм к германскому посланнику фон Люциусу. По возвращении в Петроград Шведов якобы был арестован, судим и повешен. В предательстве Китченера Комиссаров обвиняет, прежде всего, Распутина, А.Ф. Романову и Вырубову. См. «Красную Газету», № 288, 17 декабря 1924 года)».

Ох и извилист же оказался путь этого «разоблачения»! То есть сначала ОГПУ даёт задание своему агенту Комиссарову. Тот его добросовестно выполняет – даёт интервью соответствующего содержания. Чуть ли не на другой день после публикации скандального материала в заокеанской прессе большевистская «Красная Газета» повторяет эту информацию на своих страницах – уже как «вести из-за бугра». Вот, мол, о чём толкуют эмигранты из числа бывших жандармов в далёком капиталистическом мире… Оказывается (по мнению этих посвящённых господ), секреты немцам во время войны передавали Александра Фёдоровна Романова, Вырубова и Распутин! А потом эта ересь (со ссылкой на советскую печать) попадает в серьёзную литературу – в толстые многотомники с грифом «Для служебных целей». Круг замкнулся.

Конечно, такой путь куда длительнее, сложнее, муторней и затратней, чем тупая штамповка «Заговора императрицы», «Дневника Вырубовой»; а вслед за «Дневником Вырубовой» – ещё и «Дневника Распутина» (как намеревались Щёголев с Толстым). Зато такой путь вернее и надёжней. На «Дневнике Вырубовой» далеко не уедешь! А вот на ядовитой смеси «дозированного» академического вранья (из уст официальной советской историографии) с безудержным «неакадемичеким» (из уст затейников от «масскульта») – коммунисты ехали 70 лет. И пытаются ехать до сих пор!

§ 3.1. Но вот миновали страшные 20-е – 40-е и «волюнтаристские» 50-е. Наступила «золотая осень» советской эпохи – благословенный Застой. За прошедшие десятилетия многое поменялось в официальной идеологии! Давно уже стало обязательным к месту и не к месту поминать патриотизм (хотя, преимущественно, «советский»), рассуждать о «прогрессивном значении» присоединения тех или иных земель и народов к России (хотя бы и царской…). Давно уже разнесли в пух и прах покойного академика Покровского. Поубавилось откровенной ходульности и «вульгарного социологизма» в исторических работах. Изменились трактовки многих исторических событий. Сгладились (а порой – поменялись на прямо противоположные) оценки многих деятелей дореволюционной России.

Однако оценка личности последнего царя (именно потому, что он был последним; потому что свергли и убили – именно его!) осталась неизменной. И для советской исторической науки, и для советского искусства он оставался тем же, чем был в далёкую революционную эпоху, – карикатурой, лицом на мишени, «Николаем Кровавым»… Команду «фас!» в отношении его никто не отменял.

Более того! Именно в 60-е – 70-е годы поднялась очередная волна лжи и клеветы на Николая Второго. Отчасти это было своеобразной «защитной реакцией» – ответом на внезапную угрозу извне. Дело в том, что как раз в 60-х – 70-х годах на Западе возрос интерес к личности последнего русского царя. Чему в немалой степени способствовали скандалы и судебные разбирательства, связанные с появлением очередной лже-Анастасии. Откровением для западной публики стала книга Роберта Мэсси «Николай и Александра» и снятый по ней голливудский фильм. Пусть художественные достоинства последнего были невелики, но общий настрой – выражающий откровенное сочувствие главным героям – выгодно отличал его от прежних западных поделок (типа «Распутин и императрица» или «Распутин – сумасшедший монах»).

Поэтому советские идеологи решили, что пора организовать достойный отпор «махровым антисоветчикам, сделавшим немало и в литературе, и в кино для реабилитации царизма и извращения подлинной истории».

Соответственно, и в 60-е – 70-е годы сохранялась прежняя властная «установка»: старательно поливать грязью Николая Второго, его семью и окружение. А поскольку никакого нового «компромата» за несколько десятилетий усиленных поисков найдено не было, советским историкам и «инженерам человеческих душ» пришлось мусолить старые, затасканные байки. Так, в 1960-х годах на советском телевидении крутили телеспектакль «Крах» (по незабвенной пьесе Щёголева-Толстого «Заговор императрицы»). Сюжетец, придуманный Щёголевым и Толстым, оказался столь востребованным, что тогда же – в 1966 году – было решено снять по «Заговору императрицы» полноценный художественный фильм (ибо, как говаривал Ленин, «из всех искусств для нас важнейшим является кино»).

Правда, образовательный и культурный уровень советского кинозрителя застойной поры несколько отличался от «стандартов» послереволюционной эпохи. Поэтому заказчикам и создателям пришлось помучиться – менялись режиссёры, сценаристы (и в конце концов был написан новый сценарий); фильм неоднократно переименовывался, возвращался на доработку и т. д. В результате кинокартина, задуманная ещё в 1966 году (к 50-летию Октябрьской революции) и получившая своё окончательное название («Агония») в 1967-м, была показана зарубежному зрителю только в 1981-м, а на советский экран вышла ещё позже – весной 1985-го (аккурат к началу горбачёвской Перестройки).