6. Также у поэтов, появившихся между концом 40-х гг. прошлого века и началом следующего столетия, от Агуштиньу Нету (1922–1979) до Антониу Жасинту (1924), от Айреша де Алмейды Сантуша (1922) до Алды Лары (1930–1962) и Мариу Антониу (1934–1988) саудаде было представлено разнообразно как в поэзии, отмеченной социальным элементом, как у первых, так и в сокровенном лиризме последних, оказавшись одной из констант и индивидуальных черт ангольской лирики.

Так, у автора Священной надежды (1977), наряду с саудаде, мотивированным расстоянием или отсутствием родины или дорогих людей (с. 67, 78), мечты и желания, из которых состоит чувство саудаде (с. 113), появляется саудаде ни о чем, о том, чего не было и что не состоялось (с. 44 и 63), и прежде всего робкое и убежденное в себе саудаде о будущем, в котором, в «шествии теней», Агуштиньу Нету предвидит искупительную свободу для «всех Африк мира» (с. 63–65)[226].

7. Более богатым смыслом представляется выражение саудаде в лирике Антониу Жасинту, особенно в томе Выжить в Таррафале Сантьяго (2000), но не следует забывать и о присутствии саудаде в небольшой более ранней подборке Поэм (1982).

Если в этой первой книге утверждается и саудаде по далекому детству (с. 52–55), и по юношеской любви (с. 34), и саудаде эмигранта, нанявшегося на плантации Сан-Томе (с. 29)[227], присутствовавшее уже у Агуштиньу Нету (с. 39 и 67–68) в более позднем сборнике ангольского автора опыт саудаде углубляется и обогащается, конденсируясь в прекрасном, почти афористическом синтезе, отражающем новые лики или смыслы саудаде.

На самом деле, в книге Выжить в Таррафале Сантьяго, произведении, отмеченном тихим лиризмом, меланхолически поданном, в которой отсутствует тон памфлета или крикливый протест, появляется, впервые в поэзии Анголы, перспективное или связанное с надеждой измерение чувства саудаде и ясное упоминание того, что есть или может быть в воспоминании того, что рождается и что может приводиться в движение чем-то неизвестным.

Так, Антониу Жасинту замечает, что «саудаде рождается из ничего», «саудаде по неизвестному» (с. 41), чтобы, почти совпадая с метафизическим видением Дона Франсишку Мануэла де Мелу в Любовной эпанафоре, спросить у любимой: «О чем ты мне не решаешься сказать / Своими ждущими устами? […] / Возможно, о саудаде / О краткой потерянной любви, / О другой жизни, которой мы жили?» (с. 151)

В обеих поэмах то, что выражает саудаде, встает перед нами, хотя и в вопросительном ключе, как воспоминание о состоянии, иногда онтологическом, более раннем и разнообразном, которого мы полностью не знаем или о котором храним только далекое и неясное воспоминание, но которое, несмотря на это, заставляет нас желать вернуть его, как потерянный рай, в который мы хотим вернуться или который мы жаждем вернуть.

Это видение или глубокое понимание, интуиция или поэтический опыт саудаде связаны с местом, которое поэт в нем отводит надежде, когда пишет, имея в виду Алду Лара: «В тысяче лучей блестящей надежды / Ты вернешься (требует в ожидании наша надежда)» (с. 97), деликатно соединяя концепты ожидания и надежды, которые Лаин Энтралго так проникновенно определил[228], чтобы добавить через несколько страниц, снова намекая на ангольскую поэтессу, безвременно умершую, что «либо светом, либо правдой / является это возрождающееся саудаде» (с. 131)[229].

Сделав это, светлая лирика Антониу Жасинту выражает еще один важный аспект, на который обращают внимание некоторые философы саудаде: мгновенное преодоление или аннулирование времени и отсутствия в их самой решительной и болезненной форме, которое саудаде реализует в своем динамизме.

8. К нашей теме имеет значительное отношение лирика Мариу Антониу.

Всегда исполненный саудаде, всегда возвращаясь к мифическому образу потерянного рая, фигурирующего в невозвратном детстве, автор 100 поэм (1963) открывает себя как существо во времени и изменении, существо, которое изменяет и убивает время, всегда все более отдаляя его от того, каким он был. Если память и Воображение остаются ему, чтобы продлить и воскресить для себя то, чего уже не существует, его прошлое и прошлое тех, кто предшествовал ему в жизни, но не провозглашают и не оправдывают его. Вот так, наряду с везде присутствующей темы любви, которая всегда кончается отражением отсутствия и невозможным бегством к одиночеству, вызванному несокрушимой индивидуальностью влюбленных, ибо «любовь соткана из разлуки и ожидания» (с. 135), и то, что в ней получается – это только «потеря всего» (с. 125), в его творчестве есть еще набор тем, составляющих центр его лиризма: детство, смерть отца и деда, забытое Рождество, Майанга других времен, Луанда конца XIX века, которой он не знал, но воссоздал и пережил в своей изобретательной саудосистской памяти, заставляющей его испытывать саудаде по времени, в которое он не жил, но хотел бы жить[230].

9. Не таким богатым, как у Антониу Жасинту и Мариу Антониу, выглядит саудосистский опыт поэтов из Бенгелы, о которых я недавно вспоминал – Айреша де Алмейды Сантуша и Алды Лары.

Фактически в скудном творчестве первого утверждается, прежде всего, саудаде по прожитому времени (с. 46–47) или ушедшей любви (с. 35 и 68), хотя саудаде лежит в основе всей его поэзии, так что поэт признается: «У меня саудаде по всему, / У меня саудаде даже / По саудаде, что я испытывал» (с. 52)[231]. Здесь вводится новый аспект саудосистского переживания – возможность испытывать сегодня саудаде по саудаде, испытанному в некоторые моменты прошлого – особенность, которую с ним разделяют немногие или вообще никакие чувства, ибо ни одно из них не сохраняет такого внутреннего отношения со временем, которое, будучи его основным элементом, словно парадоксально им отрицается или уничтожается.

Что до безвременно ушедшей поэтессы из Бенгелы, чье творчество отмечено спокойным и сияющим оптимизмом, сохраняющим всегда нежную и любовную искренность, саудаде по детству или далекой земле – по Африке в Коимбре и по Коимбре в Анголе – это саудаде, происходящее из «кротости»[232], и обещание постоянного обновления жизни, символизированное в образе сына как утверждения надежды, надежды, которая в доверительном лиризме Алды Ла является преобладающим и все подавляющим элементом того, что может быть ностальгическим и печальным в чувстве саудаде, так что можно сказать, что она более чем саудосистская поэтесса, она – певица нерушимой надежды, в которой есть религиозный акцент и глубокое чувство любовной общности.