Воин Креста корчился на шипах Тотема и что-то рычал сквозь стиснутые зубы. Льющаяся густым потоком кровь уже не успевала полностью впитаться в кору-шкуру. У ног жертвы образовалась лужа, по которой елозили ожившие корни-лапы Тотема. С хлюпающим звуком они втягивали кровь в себя.

Пленник дергался и сотрясался так сильно, что казалось, он либо выворотит пронзившие его кристаллы, либо порвет намокшие от крови путы, либо повалит Тотем.

Беседующий взмахнул рукой. Ритуальный нож с клинком-кристаллом ударил жертву под ребра слева. Нож вошел в тело легко, по самую рукоять. Быстрым привычным движением шаман вспорол плоть. Острая грань кристалла резала не хуже заточенной стали.

Пленник захрипел. Кровь полилась обильнее. Лужа под ногами воина Креста стала больше. Корни-лапы Тотема извивались вокруг и между ног жертвы, стараясь не потерять ни одной капли драгоценной влаги.

– Жертва! Жертва! Кровь! Кровь! – кричали в экстазе танцующие.

Пленнику оставалось жить совсем недолго.

Шаман убрал нож-кристалл в ножны и, не обращая внимания на содрогания жертвы, сунул обе руки в разрез под грудиной.

Рывок.

Воин Креста был еще жив, когда цепкие пальцы Беседующего выдрали из него…

– Сердце! Сердце! Сердце! – взорвалась пляшущая толпа.

Пленник обмяк на шипах-кристаллах.

– Сердце! Сердце!

Пуля-Стрела ликовал вместе со всеми. Сердце жертвы билось в перемазанных красным руках шамана. Или просто так казалось в неровном свете костров и факелов, что оно еще бьется. Да нет, точно – склизкий кровавый комок сокращался и пульсировал. Трепыхался, будто угодившая в силки птаха.

Лишившийся сердца человек умер не сразу. Пуля-Стрела успел поймать его взгляд. Безумный, полный муки, усталости и ненависти, быстро, впрочем, гаснущий…

– Сердце!

Сердце врага, служившего при жизни другому Тотему, – это особое подношение и особый дар, в дополнение к жертвенной крови.

Шаман наколол вырванное сердце на один из шипов-кристаллов. Кора-шкура охотно впитала сердечную кровь. Блестящий от влаги комочек больше не бился, но из безжизненного тела все еще текли красные потоки.

Кристаллы Тотема горели багряным огнем. Извивающиеся корни-лапы вбирали, слизывали и смачно всасывали то, что пролилось на землю. Часть корней, изогнувшись, потянулась вверх, опутывая и оплетая труп, снимая с него кровавый урожай. Несколько тонких длинных и гибких отростков проникло в раны. Внутри, в мертвом теле, тоже послышалось хлюпанье и чмоканье. Труп, терзаемый снаружи и изнутри, задергался будто в новой агонии.

Беседующий протянул к Тотему окровавленные руки. Извивающиеся корни-лапы облизали их.

Было заметно, как набух напитавшийся кровью Тотем и как налились новым – ярким и свежим – огнем его кристаллы. И это были не отблески костров. Это пламя, подпитываемое жертвенной кровью, горело внутри Тотема.

Вскоре все было кончено. Ни на жертве, ни в ней, ни под ней, ни на Тотеме, ни вокруг него не осталось крови. Все было убрано, все было слизано, все было впитано. Все, без остатка. Тотем принял жертву.

Шипы-кристаллы втягивались в кору-шкуру.

Ритуальная пляска закончилась. Воины отдыхали. Сейчас можно. Пока перерыв. До следующей жертвы.

Обескровленный труп отвязали от Тотема и отдали на съедение боевым мутантам.

Они тоже любили жертвоприношения.

– Ну и страхотища, едрить-педрить! – подал голос Костоправ. – Что там вообще происходит-то, ёперный бабай? Что за ужастик с хороводом пернатых идиотов вокруг шипастого бревна?

– Похоже на жертвоприношение, – тихо сказала Костяника.

– Кому приношение-то? Этому хрену стоячему, что ли?

Лекарю никто не ответил. Виктор забрал у него бинокль – ценный трофей из Инквизиторской автоповозки. Прильнул к окулярам…

Они находились на изрядном удалении от захваченной перьеносцами крепости, но мощная оптика давала хорошее приближение, а освещенное кострами и факелами пространство под стеной замка прекрасно просматривалось даже на такой дистанции.

Под крепостью бесновалась толпа. Раскрашенные воины в перьях плясали и кричали то ли в буйном экстазе, то ли в пьяном угаре. В живом круговороте, двигавшемся вокруг столба, который Костоправ обозвал стоячим хреном, участвовали самые разные люди. Белокожие, темнокожие, с кожей коричневого оттенка, красноватого, желтого… Было даже несколько абсолютно черных плясунов, напомнивших Виктору африканских работорговцев из Бухты. Многие танцоры были вооружены. Причем некоторые размахивали трофеями, явно захваченными у крестоносцев и ландскнехтов. Заправлял всеми то ли колдун, то ли жрец в странных одеждах, в старом, разрисованном противогазе и с торчащим из головы маленьким сверкающим рожком. Собственно, колдун и совершил…

Ну да, похоже, это было жертвоприношение. Но кому приносилась жертва? Чему?

Неужели тому самому странного вида столбу с буграми, наростами и блестящими гранеными шипами, который возвышался над головами перьеносцев и вокруг которого проходило всеобщее камлание?

У Виктора сложилось впечатление, будто столб, впитавший кровь несчастного пленника, стал немного толще и выше. Интересно, что он вообще есть такое, этот «хрен стоячий»? Или кто? Мутировавшее дерево? Одеревеневшее животное? Судя по тому, как он выпускал свои блестящие колючки и как шевелил корнями, собирая пролитую кровь, столб был либо живым существом, либо ожившим растением.

– А ведь ребята с перьями действительно поклоняются бревнышку, – задумчиво произнес Кошкодер. – Вон как дедок в маске вокруг него вытанцовывал. Да и остальные тоже… Это у них, наверное, что-то вроде божества. А может, и не только. Сдается мне, он и есть тот самый ментал, который управляет всей этой кодлой. Ну, или один из менталов.

Виктор был согласен с капитаном. Змейка и Костяника – тоже. Костоправ – нет.

– Гвоздь он беременный, а не ментал! – сердито буркнул лекарь. Вероятно, очевидные вещи Костоправ отрицал сейчас исключительно из врожденной скверности характера, чувства противоречия и личной неприязни к одноглазому капитану. – Дубина, мать его, стоеросовая с блестяшками, вот он кто!

– Может, и дубина, – поморщился Кошкодер. – Но неужели у тебя не хватает умишка понять, что вокруг нее все крутится. На ее «блестяшках», между прочим, людям сердца́ вырезают.

– Ох, мля, я бы сейчас тоже кому-нибудь что-нибудь вырезал! – рассвирепел Костоправ. – Начал бы с языка, а закончил…

– Ну-ка заткнулись оба, – раздраженно шикнул на спорщиков Виктор. Драки им сейчас только не хватало. – Кончайте давайте!

– Вот концом бы и закончил! – все же оставил за собой последнее слово Костоправ.

К счастью, у Кошкодера достало выдержки не развязывать ссору с лекарем в опасной близости от перьеносцев.