что они являлись наживкой. Не для тебя лично, а вообще…

— Как это «вообще»?

— Мне не важно было, кто клюнет.

— Тебе? — спросил Корсаков.

Ему вдруг захотелось узнать, кто же стоит за Масловым? Ведь не мог он в одиночку все это делать!

— Когда мы общались в Питере, а это ведь было совсем недавно, ты мне не показался человеком глубоко верующим, а сейчас… Для кого ты разыскиваешь эти затертые временем бумажки с давно одряхлевшими словами?

Маслов посмотрел на него усталым взглядом и пожал плечами:

— Зачем тебе это знать? Мне требовалось любое знание о документах, исчезнувших после ареста Бокия. Нужны были различные следы, намеки, чтобы только напасть на след!

— И — напал?

— Как видишь, — усмехнулся Маслов.

Корсаков уголком глаза уловил движение: Щербань направил в сторону Маслова оружие, и Глеб не остался безучастным: моментально развернувшись, он всадил в старика три пули.

Потом повернулся к Корсакову:

— Скучный ты человек, оказывается, Игорь.

— Ну, ты тоже не идеал, — признался Корсаков.

Маслов все еще держал ствол направленным на Щербаня, и в этом был последний шанс Игоря. Он согнул ногу, чтобы сильнее оттолкнуться. Во всяком случае, попасть в передвигающуюся цель труднее…

Но в это время с грохотом разлетелось окно, и осколки полетели в сторону Маслова. Потом распахнулась дверь, Глеб обернулся…

А Корсаков ощутил сильный удар ниже плеча… и ничего не успел подумать. Последнее, что он помнил, — лицо Щербаня с еще открытыми глазами…

22. Подмосковье. 6 января

В машину, стоящую метрах в ста от дома Щербаня, сел, шумно дыша, мужчина в годах, но подвижный и тренированный. Он сразу же повернулся к заднему сиденью:

— Ситуация там обостряется, Маслов, судя по всему, на пределе. И голос, и речь, и реакции — все свидетельствует, что он теряет контроль.

— Вы обозреваете пространство?

— Ограниченно.

— Что со входом?

— Разблокируем в течение тридцати секунд.

Мужчина на заднем сиденье вздохнул:

— В мои годы спать надо по ночам, а я тут с вами…

Сидящий впереди тоже вздохнул в знак понимания и сочувствия, но тот, что был сзади, повысил голос:

— Ты чего там вздыхаешь? Сожалеешь, что ли? Потерпи до похорон.

— Типун вам на язык.

— Ладно, давайте готовиться к разблокировке. Они на кухне?

— Да.

— Кухонное окно выходит во двор?

— Да.

— Одного человека поставь к окну, чтобы отвлек. Пусть имитирует попытку проникновения через окно…

— Вы не беспокойтесь, все будет нормально.

— Нормально, Саша, это когда люди спокойно спят в своих кроватях. — Пожилой мужчина не мог скрыть раздражения, а может быть, волнения. — Особое внимание — дверям. Если увидят малейшую опасность открытия огня, пусть стреляют.

— Есть, — ответил тот, что помоложе, и, прерывая разговор, вышел из машины.

Пожилой вздохнул.

23. Подмосковье. 6 января

Он видел только потолок. Потолок был какой-то странный, но Корсаков точно знал, что когда-то он жил под таким потолком. Правда, давным-давно, но это было, он точно помнил. Вот вспомнить бы еще только — где?

Странный потолок. Напоминает крашеную фанеру или плиту ДВП. Точно такая же была в доме бабушки, в деревне. Да, да, он еще долгое время называл такой потолок «деревенским». Где же он такое видел совсем недавно?

Корсаков мучительно старался вспомнить, и вспомнил бы, если бы рядом кто-то не бубнил разными голосами. Шутники, блин!

«Надо бы оглядеться», — подсказал себе Корсаков и хотел опереться на предплечье, но тут его пронизала резкая боль, заставившая остаться неподвижным.

— Ну, как вы, Игорь? — спросил кто-то очень знакомым голосом, который будто пробивался через ватный шарик, вложенный в ухо, и опознать говорящего представлялось очень сложным.

«Сложно, но возможно, — решил Корсаков. — Вообще-то, пожалуй, просто необходимо!» Он открыл глаза и увидел знакомое лицо и признался:

— Ваше приближение я чувствовал задницей.

— Игорь Викторович, меня ваша задница совершенно не интересует. Хотя, между нами говоря, она когда-нибудь нарвется на большие неприятности.

— То есть сейчас у меня неприятности маленькие? — уточнил Корсаков.

— Наш врач уверен, что вы вообще везунчик, и я с ним соглашаюсь, — заявил человек, сидящий рядом с Корсаковым — Феликс Александрович Дружников.

С ним Корсаков тоже познакомился в своих расследованиях, ставших широко известными. Дружников нравился ему своей невозмутимостью и компетентностью в истинном смысле этого слова: если он чего-то не знал, то точно знал, где это надо искать и кто в этом поможет.

— Вам-то на кой вся эта «космическая энергия»? — с иронией поинтересовался Корсаков.

— Неужели вы все еще верите в эту белиберду? — спросил Дружников и тут же высказал сомнение: — Врач говорит, что голова у вас не задета, а вы, извините, ахинею несете.

— Вы давно тут?

— Хотите узнать, что я слышал и что я знаю?

— Ну да.

— Ох, как творческого человека привлекает всякая галиматья! Поразительно! Неужели вы в нее верите? Ну при чем тут космос?

— А «фокусы» тибетцев?

— Вот именно — «фокусы».

— Но экспедиции?! — не сдавался Корсаков, предчувствующий что-то новое и необычное.

— Доктор, что с ним? — обратился Дружников куда-то в сторону.

Подошел крепкий мужичок, посмотрел на Корсакова, оттянул ему веко, достал стетоскоп:

— Как дела, боец?

— Нормально, док, — автоматически отчитался Корсаков.

— Ну, я ему уже ничем не помогу, — констатировал врач, если это на самом деле был он. — Коньячку бы ему да поспать до отвала, вот и все.

Дружников довольно ухмыльнулся:

— Вы, доктор, ему на несколько дней женщин запретите, а то рана откроется.

— Рана у него сквозная и нормальной, полноценной жизни не помешает, — не пошел на поводу медик. — Я его буду смотреть потом?

— Да.

— Ну, вечером сегодня сделаем перевязку. Машину за мной пришлете часов в