вел Францию к победе, вынужден был оставить ее, оставить на двенадцать лет, представляешь?

— С трудом, если честно, — признался Корсаков.

— А без него эти болтуны ничего не могли сделать, но и признаться в этом не могли! Не могли, пока Франция не оказалась на грани катастрофы из-за того, что никак не могли решить вопрос с Алжиром…

— С Алжиром? — переспросил Корсаков.

— Да, с Алжиром, Алжир-то давно считался территорией Франции. — Дружников усмехнулся. — Вот ответь на простой вопрос: кого в африканской стране называют «черноногими»?

Корсаков посмотрел удивленно и слегка смущенно:

— Ну… как кого? Понятно, кого…

Дружников рассмеялся:

— Это ты через наши, российские, традиции ищешь решение, а в Алжире все иначе, и «черноногими» называли не французы африканцев из-за цвета кожи, а африканцы французов…

Корсаков даже привстал:

— Почему?

Пискнул прибор, и Дружников рявкнул, поворачиваясь к двери:

— Тебе что было сказано?! — А вбежавшей Кате, вскинув ладони, сказал: — Прости, Катюша, не углядел! Не углядел! Но он ведь в порядке? Сама посмотри!

Катя поглядела, как смогла строго, на обоих и вышла.

— Ну, так вот, — продолжил Дружников, — африканцы ходили босиком и поэтому называли европейцев, которые носили обувь, в основном из черной кожи, «черноногими».

— Ну, блин, и логика, — признал Корсаков.

— Но Францию и де Голля я вспомнил потому, что, как я уже сказал, там разгорелся крупный конфликт. Дело в том, что в годы войны на севере Африки велись боевые действия между вермахтом и войсками союзников, и понятно, что Гитлеру было проще привлекать на свою сторону местные народы, обещая им освобождение от колонизаторов типа французов, например. Ну, а французам, чтобы тех же людей привлечь на свою сторону, надо было им пообещать что-то такое же важное. А что?..

— А ту же свободу от колонизаторов, — подсказал Корсаков, но в этот раз уже никакими движениями слова свои не сопровождая.

— Умница! — похвалил Дружников. — И вот война закончилась, годы идут, а колонизаторы никуда не уходят. И тогда местные начинают возражать, но уже не просто возражать, а по принципу «сами обещали». А те самые партии, которые де Голля вынудили уйти в отставку, между собой грызутся, а ничего выгрызть не могут. И пришлось им де Голлю кланяться, дескать, господин генерал, возвращайтесь и освобождайте Францию заново. Де Голль вернулся, а алжирцев-то это не радует, потому что им уже много кто обещал. В Алжире протесты, причем протестуют и алжирцы, требуя, чтобы французы убирались, но протестуют и французы, дескать, наши предки тут родились, и никуда мы отсюда не уедем! А что делать? Де Голль едет в Алжир, чтобы всех примирить. Приезжает, а тамошним наплевать, что генерал приехал, им решение проблемы нужно! Решает генерал всех собрать и все выяснить! Собирается народ со всего Алжира, площадь забита так, что шевельнуться невозможно, все галдят, ругаются! Выходит де Голль и произносит одно предложение! Говорит: «Я вас понял!» И все стали восторженно кричать! И никаких столкновений не было!..

— Так, погодите… — недоуменно сказал Корсаков, — он кому из них сказал?

— Вот! — почти воскликнул Дружников. — Вот таким фокусам и хотят научиться Льгов и все, кто с ним.

— И что, вы — против?

— Нам, честно говоря, без разницы, главное, чтобы не лезли не в свое дело, — признался Дружников.

— А ваше дело — «зеленая дуга»? — спросил Корсаков.

— «Зеленая дуга» — это сегодня такой гибрид, что одному его никак не понять, не то что побороть, — ответил Дружников.

— То есть вы заняты какой-то частью этой самой «зеленой дуги»? — не отставал Корсаков.

Дружников ответил с досадой:

— Ведь сказал уже: в этой самой «дуге» все так переплетено, что чем-то одним могут заниматься только умники вроде Льгова! Нам же надо постоянно держать все под максимальным контролем и принимать все меры для того, чтобы обеспечить спокойствие — хотя бы просто спокойствие! — России!

Корсаков молчал, и Дружников, переставив стул, сел рядом с его кроватью.

— Пойми, Игорь, сегодня возможности внедрения и расширения исламской волны существуют не только в азиатских республиках, но и в России. Это у нас только в конституции сказано, что Россия — светское государство, а в реальности? А в реальности религия уже давно притязает на свое место в политической жизни, сам знаешь. А это уже серьезно, согласен? — спросил Дружников и снова предупредил: — Ты только головой резких движений не делай!

— Ну а связь-то какая со всем остальным? — спросил Корсаков.

— Когда формально еще и думать нельзя было о развале Союза, в начале восьмидесятых на Кавказе, в Азии были проведены многие отставки именно в связи с необходимостью противостоять этой самой «зеленой дуге», которая уже стала реальностью. Время-то шло, республики развивались, и у некоторых стало складываться впечатление, что без Союза им будет лучше. Тем более им со всех сторон обещали молочные реки в кисельных берегах, лишь бы от России оторвать. И в республиках Средней Азии клановость никто не отменял, да и не смог бы никогда. И влияние какой-нибудь бабушки на внука, партийного руководителя, являлось почти решающим. Другое дело, что поначалу, после революции, и бабушки были передовые. Меняются времена, меняются и бабушки, — улыбнулся Дружников.

— И бабушки стремились свергнуть социализм?

— Там, в Азии, борьба не утихала никогда, ни до революции, ни после, ни в наши дни, — сказал Дружников устало. — Между кланами постоянно идет битва за влияние, и в этой битве всякая мелочь может стать решающей.

— Да тибетские рукописи-то тут при чем? — не унимался Корсаков.

— В Азии традиции, истории семей, родов более важны, чем у нас в России и вообще у славян. Предполагается, что некоторые факты, обстоятельства могут существенно повлиять на отношения между кланами, а значит, и на всю стратегическую расстановку сил. И ты в этой ситуации должен бы быть солиднее, степеннее.

— Это почему?

— Почему, почему… Тебе известна фамилия Грушинский?

— Грушинский? Штатник, профессор и все такое?

— Именно. А еще он советник многих американских президентов и бизнесменов по вопросам внешней политики, основатель десятков разных международных фондов поддержки.

— Поддержки чего?

— Хоть чего! Людей, изучающих африканские языки,