– Нет! – Он сонно вздохнул, его речь уже заплеталась. – Энди, не надо…

Закрыв глаза, он затих.

Послышался стук во входную дверь. Схватив пистолет за ствол, я принялся колотить Орсона по лбу до тех пор, пока не появилась кровь. После чего я выскочил в коридор и сбежал вниз по лестнице.

– Уолтер, это ты? – крикнул я сквозь дверь.

– Это я, – ответил он, и я впустил его внутрь.

От его одежды исходила ночная прохлада.

– Где твой брат… о господи, что у тебя с лицом?

– Всё в порядке. Пошли, – сказал я, направляясь к лестнице. – Надевай латексные перчатки. Орсон наверху.

Пока Уолтер стаскивал бесчувственного Орсона, в одних трусах, вниз по лестнице и закатывал его в пестрый персидский ковер, я снова обыскал все закутки в спальне своего брата. Заглянув под кровать, обнаружил коробку из-под обуви с микрокассетами для диктофона и двумя видеокассетами, однако этим мои находки ограничились. Повторный тщательный осмотр шкафа не показал ничего необычного. В гостевой спальне я не нашел ничего, а когда я приступил к новому обыску кабинета, меня уже переполняла ярость.

– Видишь вот это? – спросил я, выходя в коридор первого этажа и поднимая над головой коробку из-под обуви. – Во всем доме только это и может дать хоть какое-то представление о том, кто такой Орсон на самом деле.

Облаченный в такой же комбинезон, как и я, Уолтер сидел верхом на моем брате, закатанном в ковер.

– Но есть и другие фотографии, – продолжал я. – Снимки того, как я творю жуткие дела. Они спрятаны где-нибудь в камере хранения или в сейфе. И знаешь, что произойдет, когда этот сукин сын уже не сможет платить по счету, поскольку будет мертв? Его вещи извлекут, и тогда найдут фотографии, как я вырезаю сердце из груди женщины.

Ну вот, теперь ты знаешь.

Уолтер пристально посмотрел на меня, но не стал просить разъяснений. Встав, он прошел в кабинет Орсона и, взяв графин, налил себе в стакан изрядную долю коньяка.

– Хочешь выпить? – спросил Уолтер, согревая напиток нежными вращательными движениями стакана.

– Будь добр.

Уолтер налил и мне и принес стакан в гостиную. Мы уселись на матрас перед камином, молча потягивая коньяк в ожидании безмятежной эйфории, которая так и не приходила.

– Он нам расскажет? – наконец спросил Уолтер.

– О чем?

– О твоих фотографиях и о том человеке, который написал у Дженны на руке.

Повернув голову, я посмотрел Уолтеру в глаза, чувствуя, как мои щеки горят от спиртного.

– А то как же, твою мать!

* * *

Мы вынесли Орсона на крыльцо и спустили по ступеням. Проникающий сквозь голые, каллиграфические деревья лунный свет был белым, словно кость. Коньяк притупил чувствительность, ослабив жалящее воздействие холода на лицо.

Ковер не поместился в багажнике, поэтому мы раскатали его и сбросили Орсона в черный пустой отсек. Я проверил его дыхание, и хотя оно было ровным, вдохи получались неглубокими. В доме напротив зажегся свет. В окне появился силуэт.

– Уолтер, поторопись! – сказал я. – Это худшее место, где мы сейчас можем находиться.

Спустившись вниз тем же путем, каким мы поднимались, мы повернули направо на Главную улицу. Я смотрел в окно на промелькнувший мимо университетский городок: вымощенные кирпичом дорожки были освещены, но оставались пустынными. Вдалеке я мельком увидел белый бельведер, где не далее как вчера стоял в снегопад, ища человека, который сейчас лежал без сознания в багажнике.

– Мы его взяли, правда? – спросил я, и коньяк вызвал торжествующую усмешку у меня на лице.

– Праздновать будем тогда, когда у твоего брата на груди будет сто фунтов сырой земли, а мы узнаем, кто угрожал моей дочери.

* * *

В половине одиннадцатого вечера центр Вудсайда бурлил жизнью. Несмотря на холод, тротуары были запружены студентами. Над толпой поднимались сотни крошечных облачков пара, и даже сквозь стекло я слышал громкие голоса. У дверей двух конкурирующих баров, расположенных друг напротив друга, выстроились длинные очереди тех, кто стремился попасть в полное веселья тепло внутри. Мне это было прекрасно понятно. На улице было слишком холодно, и оставалось только коротать время за выпивкой.

В семи целых восьми десятых мили от «Зерен и бубликов» Уолтер свернул с асфальта на широкую, мягкую обочину шоссе номер 116. Прокатившись ярдов сто по сырой траве, машина остановилась в тени двух дубов.

– Твоя лопата вон там, – сказал Уолтер. – Она стоит у дерева.

Откинувшись на спинку, он заглушил двигатель. Обернувшись, я посмотрел в заднее окно. На шоссе, залитом холодным голубым светом луны, не было никакого движения.

– Как твое лицо? – спросил Уолтер.

– Такое ощущение, будто нос сломан.

Нос горел, кожа на распухшей переносице натянулась. Левый глаз практически полностью заплыл, но, как это ни удивительно, боли не было.

– Не хочешь помочь мне вытащить Орсона? – спросил я.

Отголоски звука двух захлопнувшихся дверей разнеслись по сосновому лесу и поднялись вверх по склону. Где-то над нами крикнула сова, и я мысленно представил себе ее сидящую на ветке раскидистой сосны, лупоглазую, прислушивающуюся. Коньяк давал о себе знать, и я, обходя вокруг «Кадиллака», пару раз споткнулся.

Повернув ключ, Уолтер открыл багажник. Орсон лежал на животе, откинув руку над головой. Не раздумывая, я наклонился, схватил его под мышки, вытащил из багажника и уронил на траву. Хотя он был в одних трусах, холод не привел его в чувство. Открыв заднюю дверь, Уолтер поднял Орсона за ноги. Мы запихнули его на заднее сиденье, после чего Уолтер, забравшись на него, сковал наручниками ему руки за спиной. Перевернув Орсона, он несколько раз с силой отвесил ему затрещину. Я ничего не сказал.

Обежав вокруг машины, я поспешно забрался внутрь.

– Включи отопитель! – попросил я. – Здесь холодно, как в заднице!

Уолтер завел двигатель, оставив его бесшумно работать на холостых оборотах. Нагнувшись, я прижал лицо к решетке, чтобы горячий воздух отогрел мои щеки.

– Орсон! – окликнул я, встав на колени на сиденье и заглянув назад.

Орсон неподвижно лежал на животе, вытянувшись от одной двери до другой. Я видел его лицо – глаза у него были закрыты. Потянувшись, я схватил его за руку и хорошенько встряхнул, но он не издал ни звука.

Перебравшись назад, я встал на колени на полу, и мы с братом очутились лицом к лицу.

– Орсон! – окликнул я. Наши губы были совсем рядом, и я мог бы поцеловать его. – Просыпайся! – Я дал Орсону пощечину. Это доставило мне удовольствие. – Просыпайся! – крикнул я, но он даже не шелохнулся. – Твою мать! – Я перебрался обратно вперед. – Похоже, нам остается только ждать.