рассказ, представленный в виде театральной драмы, и подталкивает к формулированию таких гипотез, все же сам по себе он не может дать начала теории. Для классической индукции его рамки слишком узки. Однако в пьесе, благодаря ее богатству деталей, испытанию на прочность и упругость подвергаются гипотезы, выкованные в кузницах более масштабных исследований. Огромное достоинство истории как драмы состоит в ее способности делать явным то «кружево» прошлого, по выражению американиста Риса Айзека, которое похоже на моток пряжи с ее узелками и узорами взаимоотношений, предопределяющих то, какой выбор сделают люди415. Представляя историю пьесой, мы находим способ поймать совесть, сознание и расчеты всех действующих лиц. Неотъемлемая черта такой драматургии – произвол героев пьесы. Свобода наталкивается на сдержанность, чувство понукает мысль, а инстинкты творят свое дело не абы как, но вдоль линий, предначертанных моделями культуры.

***

История наших Джустини полифонична. Она складывается из множества голосов, тем и конфликтов. В ней есть шум, суета и размах, отличающие аристократический дом с распахнутыми дверьми, снующим по делам городским людом и приезжими из далеких уголков Италии, полный новостей. Семья, живущая в нем, несмотря на свою конфликтность и раздробленность, для того места и времени находится вполне в пределах нормы. Следовательно, наиболее поучительной разыгравшаяся драма станет, если мы позволим ей выразить ритм и сложность взаимодействия между возрастом, гендером, родством, службой, зависимостью, иерархией и соседством, а также столкновение стилей и ценностей на протяжении двух переполненных заботами дней семьи, относящейся к патрициату.

Четвертая глава, наоборот, несет на себе печать клаустрофобии. В ней одно-единственное домохозяйство – мастер, изготавливающий лютни, и его семья, сплошь женщины-затворницы, сталкивается с самонадеянным, хищным соседом. Я решил рассказать эту историю с точки зрения всех ее героев из семьи мастера. Каждая из ее частей посвящена одной из трех молодых женщин и двум их незаконнорожденным детям. Но во всех пяти рассказах возникает один и тот же противник, угнетатель, а порой и благодетель – Алессандро Паллантьери, главный римский прокурор. Извращенный, злобный человек, подобно многим носителям такого характера, с одержимостью повторял одни и те же жестокости. И благодеяния тоже. Однако мы не остаемся при этом все время на одном месте, а, напротив, медленно вращаясь, движемся вперед, ибо наша история длится годы. У героев достаточно времени, чтобы возмужать, состариться, а некоторым даже и умереть.

Сама эта история отвратительна, болезненна и очень грустна, но, как мне иногда кажется, ее искупает и придает ей какую-то строгую красоту благородство женщин перед лицом стольких страданий и унижений. Кроме того, на редкость занятно разворачиваются в ней политика секса и секс в политике. Ибо здесь, несмотря на тройное неравенство (по наличию государственной должности, по сословной принадлежности и по гендеру), снова и снова женщины высказываются по разным поводам, заключают договоры, участвуют в выработке правил игры и тысячей способов противостоят высшим силам, угнетающим их. В их арсенале – только оружие слабых; их удел – сопротивление, но не явное восстание. Они стараются исподволь свести на нет оказываемое на них давление или уклониться от него. Изредка им удается ответить силе хлесткой иронией или упреком. Поэтому вся история может быть прочитана как бытовой эпос об упорном сопротивлении притеснителю людей, отделенных от него гендерной и сословной пропастью. Но на деле полутона были мягче; как часто бывает, когда сапог эксплуатации слишком сильно давит на землю, из изрытого грунта вырастают эксцентричное приспосабливание и болезненное сотрудничество. Эту историю стоит прочесть из‐за ее неоднозначности и полутонов в ней.

Литературные злодеи получаются лучше всего, если низость их небеспримесна, неодномерна и противоречива. С этой точки зрения Алессандро Паллантьери – замечательный злодей. Сентиментальный хищник. На редкость отталкивающий тип, но, я надеюсь, он все же доставит вам удовольствие.

Глава 4

«Так вот оно, мое приданое»

Постыдные любови прокурора Паллантьери

Уголовные суды в Риме XVI столетия нередко отправляли за решетку не только подозреваемых, но и свидетелей. Причины могли быть разными: сомнительная репутация свидетеля, весомость его знаний по делу, предполагаемое намерение скрыться. Чтобы предотвратить бегство свидетеля, суды часто брали в залог его имущество и капитал в обеспечение того, чтобы тот появился в суде и дал показания. Однако, если свидетели не могли похвастать ни имуществом, ни состоятельными покровителями, их было сложнее загнать в угол и принудить к даче показаний. По какой-то из этих причин или сразу по нескольким из них в тюрьме очутилась Лукреция, молодая замужняя женщина и мать нескольких маленьких детей. Каков бы ни был мотив ее заключения под стражу, по той же причине в тюрьме оказались также ее сестры, Фаустина и Ливия, и их отец, немец Кристофоро Грамар, лютневый мастер. Хотя никто из них не был под подозрением, все четверо с октября 1557 года около трех месяцев провели в камерах тюрьмы Тор-ди-Нона416. В конечном счете из всей семьи лишь брат Лукреции Стефано, ее новорожденный сын и маленькие дети оставались на свободе.

Судебная драма, так тяжело прокатившаяся по всей семье Лукреции, была долгой и запутанной. История частных горестей и проступков этой семьи, по прихоти закона и политики, переплелась с гораздо более широким противоборством, в котором схлестнулись крупные государственные мужи. Это была по сути своей политическая борьба, беспощадная, но, как часто бывает в Риме, прикрытая пышной мишурой закона.

Как и целая череда других свидетелей обоих полов, разного возраста, звания, должности, веры, происходивших из разных мест, Лукреция, ее сестры и отец выступали свидетелями на десятимесячном процессе над Алессандро Паллантьери, бывшим до своего падения высокопоставленным сановником в Папском государстве. Падение Паллантьери с вершин, которых он достиг, было стремительно и болезненно. 6 октября 1557 года он еще был фискальным прокурором (procuratore fiscale) Папского государства, то есть его могущественным главным прокурором. А уже ночь 9 октября была первой из примерно шести сотен, проведенных им в тюрьме. На первый взгляд, его процесс стал изобличением коррупции и злоупотребления служебными полномочиями; как и многие чиновники папского государства, Паллантьери нагревал руки, используя неофициальные возможности, представлявшиеся ему его должностью417. Однако борьба с казнокрадством и взяточничеством была лишь дымовой завесой, за которой скрывались менее благовидные мотивы его смещения с должности, ареста и отдачи под суд. Тут мы должны немного вернуться назад и рассказать о них, поскольку унижения, пережитые в 1557 году, наложат отпечаток на последующую карьеру Паллантьери и станут приговором сначала для одного государя и одного кардинала, а потом и для него самого.

13