начальника отделения милиции. Маргарита, правильно истолковав возникшую паузу, глянула на часы:

– Что ж, мне пора заниматься делами. Надеюсь, товарищ капитан, получаса вам хватит.

– Я тоже надеюсь, – признался он, пытливо глядя в глаза Ромы. – Ну что, Сахаров. Ты, конечно, у нас лежачий.

– Сами видите, гражданин капитан.

– О, уже гражданин. Ничего, можешь по имени и отчеству. Позволишь присесть? – И капитан сделал вид, что собирается приземлиться прямо на кровать.

Цукер непроизвольно дернулся, вынув руку из-под одеяла – и оттуда же посыпались карты. Сорокин, глянув на них, вздохнул и попросил:

– Товарищи пациенты, если вы не возражаете, мне бы наедине поговорить с этим прекрасным молодым человеком.

Тут выяснялось, что Маргарита Вильгельмовна – практически чудо-доктор, поскольку у нее все пациенты, даже лежачие на первый взгляд, перемещались как вполне бодрые и полные сил люди. Когда они покинули палату и прикрыли дверь, лишь тогда Сорокин поднял с полу карты.

– Три пиковых туза. И не стыдно тебе?

Цукер аж ручки к груди прижал, глаза тотчас слезами наполнились.

– Стыдно! Стыдно, гражданин, то есть товарищ Николай Николаевич, только ведь привычка – это раз, и ведь заработка нет.

– Тебе и тратить вроде бы некуда? Кормят тебя тут бесплатно, во, – капитан повел рукой, приглашая полюбоваться двумя крупными румяными яблоками, – угощают. И чего с тобой Маргарита Вильгельмовна так носится?

Сахаров засиял своей невероятной, белозубой улыбкой, сверкнув фиксой. Ответил скромно:

– Обаятельный я.

– Это да, только ведь нравишься не всем.

– Так я не червонец…

Сорокин продолжил, не слушая:

– …иначе с чего бы тебя, такого обаятельного, взялись угощать графином по голове. Кстати, кто это, Ромка, тебя так невзлюбил?

Цукер, подтянувшись, уселся на кровати, длинными руками обхватил колени, отозвался колко, хотя вежливо:

– Это уж мое дело, товарищ капитан.

– Нет, не твое, – прервал Сорокин, – а чтобы ты не давил из себя Мальчиша-Кибальчиша…

– Кто таков? – прищурился Сахаров.

Сорокин, вынув, показал ему фото Евгения Шерстобитова из картотеки:

– Он тебя стукнул?

Цукер, раздув ноздри, отвел глаза.

– Он, я и так знаю. Печник. Что ж, уже проще. Почему он это сделал?

– Не знаю, – угрюмо признался Сахаров, – у нас не было общих дел.

– Обыгрывал его?

– Я всех обыгрывал.

– Согласен, это не повод. Но все-таки признай сам: он ударил?

Цукер кивнул.

– Следующий вопрос: как в твоей каморке, на том же графине, оказались отпечатки пальцев вора-форточника?

Сахаров талантливо изобразил удивление:

– Не понимаю.

Сорокин, помолчав, заметил:

– А знаешь ли ты, милый, что бывает с теми, кто надеется не на власти, а на преступное братство? Ну вот, например, такое, – и показал фото Шерстобитова со вскрытия.

Цукер дернулся, побелел, губы задрожали.

– Что, хорош привет от Гарика?

– Когда…

– В тот же день.

Удивительно, но тертый калач, бывалый, скользкий тип Цукер смотрел на фото, и по его смазливой физиономии было видно, что он хотел бы отвести глаза, но не в состоянии. Губы у него посинели, из-под повязки по лбу пополз пот.

– Хотел я тебе второго показать, еще хлеще, да не буду. Рома-ан, приди в себя. Меня Маргарита убьет.

Цукер схватился за яблоко, впился в него зубами, откусил.

– Я – все, – заявил он наконец, продолжая ожесточенно жевать, – извините. Несколько дней назад, кажется, в пятницу, в самом деле видел…

– Поскорее, – глянув на часы, поторопил Сорокин.

– Из окна выбрался пацан.

– Что за окно, какое?

– Соседей Пожарских. Мне показалось, что он сам был там – кто-то смотрел оттуда.

– У соседей в комнате? – уточнил Сорокин.

– Может, не он. Но точно не баба.

– Значит, у Пожарского ключ от соседней комнаты… ладно, это потом выясним. Итак, мальчик выбрался в форточку.

– Да. Спрыгнул на козырек моего подвала. Я его спрятал.

– Сколько лет, как выглядел, во что был одет?

– Обычный. Худой. Лет десяти. Такая большая кепка у него, – сказал он и умолк.

– Вспомни хотя бы что-нибудь, что может помочь его опознать.

Пауза.

– Роман, это не западло. И не ради справедливости. Никто, кроме тебя, теперь не знает, как он выглядит.

– Гарик знал, – разлепив губы, прошелестел Цукер.

– Вот потому, надо думать, и убит.

Молчание.

– Рома, ты лишь тут в безопасности, но нельзя тебя держать здесь вечно.

Скрипнула дверь, на пороге, скрестив руки на груди, возникла Маргарита Вильгельмовна.

– Хватит, Николай Николаевич. Время вышло.

Вздохнув, Сорокин встал.

– Не успели, ну что ж. Поправляйтесь, Сахаров, выходите на волю, напоследок на солнышко полюбуетесь.

Никогда еще несколько метров не казались капитану пустыми и бесконечными. И все-таки…

Цукер решительно позвал:

– Стойте. Николай Николаевич, руки у него были не пацанские. Пальчики такие, ногти красивые, прям как у девчат.

Капитан, внутренне возликовав, спросил:

– У кого, Рома?

– У мальчишки этого.

– Ты хочешь сказать, что это была девчонка?

Рома лишь плечами пожал.

– Хорошо, спасибо, – нарочито официально отчеканил Сорокин, – выздоравливайте, Сахаров.

* * *

Некоторое время они шли по коридору молча, потом Сорокин спросил:

– Маргарита Вильгельмовна, на одну минуту задержу вас. Скажите, кто ранее проживал в вашем доме?

– Трудно вспомнить, – призналась Шор, – мой супруг, Александр Давидович, был весьма старомоден, пытался оградить меня от житейских вопросов. Вроде бы фамилия его была Карзинкин. Но мы имели дело со стряпчим, и лучше уточнить в архивах…

– А фамилию стряпчего, конечно… не помните?

– Почему ж, запомнила. Хмельников.

– Вот оно что, – помедлив, произнес капитан, – клубочек, однако…

– Что?

– Я говорю, насчет архивов хорошая мысль, проверим, если сохранились. И последний вопрос, Маргарита Вильгельмовна. Возможно, он вам покажется странным.

– Ничего, я переживу.

– Камин этот красивый, в кабинете вашего мужа, он был сложен вами или уже был?

Шор рассмеялась:

– Ох уж этот камин. Я помню, супруг рассказывал, стряпчий ужасно набивал цену, разорялся о его уникальном строении – вот уж не знаю, что в нем уникального, дымил страшно. Мы почти и не топили его.

– И не ремонтировали, и не чистили?

– Чистили, но бесполезно. Ужасно гудел дымоход, пока не разогревались кирпичи. Знающие люди говорили, что это скупой заказчик как это… «обидел» печника, и тот ему свинью подложил, что-то там замуровал – я не знаю.

– Кикимору? – с улыбкой спросил Сорокин. – В дымоход?

Но Маргарита Вильгельмовна лишь отмахнулась.

– Да бросьте вы.

– Хорошо, – Николай Николаевич протянул руку. – Вы, как я понял, покровительствуете этому охламону.

– Есть такая слабость.

– Так вот, у меня к вам просьба: донесите до него, чтобы он не принимал никаких гостинцев ни от кого, в особенности спиртного.

– Это само собой.

– И второй момент: если есть возможность, переведите его в одиночную камеру… прошу прощения, но вы поняли. Никаких контактов, понимаете?

– Все так серьезно?

– Более чем. Я надеюсь