О, какое лицемерие! Какая жалкая подделка! Фальшивая попытка раскаяния… На самом деле Шереметев боялся потерять одну из своих редкостей, которую тщеславно демонстрировал высоким гостям. Боялся лишиться бриллианта в тысячу карат. А бедная Прасковья поверила, ожила с его приездом…

Истерзанный ревнивой злобой, которую некуда было излить, Тихон уединялся в кедровой роще, высаженной прежним владельцем Останкина князем Черкасским, и предавался мучительному самоистязанию. Там, на посыпанной песком аллее, к нему неожиданно подошел молодой человек в голубом камзоле и спросил, не сможет ли художник написать его портрет.

– Я тебе заплачу, – пообещал незнакомец, однако не назвал ни своего имени, ни суммы вознаграждения.

Тихон не осмелился отказать. Он принял молодого человека за одного из гостей графа, которые зачастую посещали усадьбу с целью полюбоваться на разные выписанные из-за границы диковинки, на отделку дворца и даже с прозаическим намерением отобедать у хлебосольного хозяина… пусть и в его отсутствие.

Челядь не жаловала таких прихлебателей и порой чаще других обносила их блюдами. Бывало, что незваный гость вставал из-за стола голодным. Граф, разумеется, не допустил бы подобного обращения, но без его недремлющего ока прислуга позволяла себе некоторые вольности.

Молодой человек в голубом камзоле, однако же, не производил впечатления бедного родственника или неимущего дворянина. Просто, но опрятно одетый, причесанный по моде, с дерзким взглядом, он говорил и вел себя как вельможа, а не проситель. Выступающий из-под камзола воротник рубашки был безукоризненной белизны, пуговицы начищены, волосы и руки ухожены.

– Я, право… не лучший живописец, – в смятении признался Аопатин. – Не знаю, смогу ли я… угодить вашему вкусу.

– Сможешь, братец. Уж мне-то известно, к кому подойти.

– Ну… если так, то… извольте…

Тихон ощутил слабость в коленях. Он боялся людей властных, уверенных в себе и терялся при них. Все его планы раздобыть ружье и убить хозяина были не более чем болезненные фантазии. Прохожий, казалось, сразу понял его натуру. Кроме того, он отлично ориентировался в здешних окрестностях и, не раздумывая, зашагал к выходу из рощи. Тихон покорно поспешил следом.

Незнакомец не оборачивался. Он будто бы не сомневался, что художник идет за ним. Будто бы по-другому и быть не могло.

Тихон же забыл обо всем и не отрывал взгляда от широкой, обтянутой голубым камзолом спины прохожего. Так они добрались до левого, еще не оборудованного как следует крыла дворца. На пути им никто не встретился.

– Здесь ты хранишь мольберт и краски, братец? – вскользь осведомился заказчик.

– Да…

Живописец двигался и отвечал завороженно, словно сомнамбула. Молодой человек безошибочно привел Тихона именно туда, где тот работал над эскизом плафона для одного из залов дворца. Дело продвигалось медленно. Но художника не торопили. Мастеровые еще не закончили внутреннюю отделку.

В помещении пахло свежим деревом, штукатуркой и известкой. В раскрытые окна врывался теплый летний ветер, сушил стены. Две девки, сверкая голыми икрами, мыли стекла. Завидев Тихона с незнакомым господином, они побросали тряпки и убежали, хихикая.

– Давай-ка, братец, берись за кисти, – усмехнулся гость. – В твоих интересах побыстрее управиться. Да и мне некогда…

Тихон суетливо достал загрунтованный холст, уже натянутый на раму, и водрузил на мольберт. Идея портрета совершенно отсутствовала в его воображении. Молодого господина, похоже, ничего не заботило. Он привольно раскинулся в старом кресле и ждал указаний художника.

– Сядьте прямее… – робко попросил Тихон. – И повернитесь чуток вправо… или, пожалуй, откиньтесь назад. Свет падает неудачно…

Художник волновался, у него все валилось из рук. Уголек сломался, краски не ложились, как положено, на холст.

– Одного сеанса будет мало, – сообщил он заказчику. – Вам придется приехать еще раза два-три.

– Я не требую точного сходства, – заявил молодой господин. – Главное, чтобы все детали нашли отражение на портрете.

– Какие детали? – не понял Тихон.

– Все!

Художник не решился переспрашивать и тем более возражать. Он тщательно переносил на полотно каждую пуговку, каждую прядь волос, каждую складочку на камзоле позирующего человека. Сколько длился сеанс, Тихон потом не мог вспомнить, как ни старался. Заказчик, кажется, не испытывал неудобств от пребывания в одной и той же позе, не выказывал признаков усталости, скуки или недовольства. Он молчал и не тяготился этим молчанием. У Тихона дрожали пальцы. Он перестал слышать звуки, которые доносились со двора в открытое окно, перестал замечать комнату и все, что его окружало, сосредоточившись на работе. Незнакомец наводил на него необъяснимый страх.

– Ты не переживай, голубчик, – нарушил молчание тот. – Бог с ним, с лицом. Главное, детальки не пропусти.

Будь на молодом господине ордена или иные награды, Тихона не удивила бы его просьба. Впрочем, ему следует не рассуждать, а рисовать.

Утомившись, художник предложил сделать перерыв. Его лоб покрывала испарина, голова кружилась. Молчаливый заказчик только посмеивался и с видом заговорщика подмигивал ему желтым глазом. Тихону никогда не встречались такие глаза. Должно быть, это прямые солнечные лучи придавали карим глазам позирующего янтарный оттенок.

Господин поднялся на ноги, с хрустом потянулся и подошел к мольберту:

– Дай-ка взглянуть… Ну, что ж, весьма недурно… весьма! А ты молодец, Тихон!

«Откуда ему известно мое имя? – удивился художник. – Он меня не спрашивал, а сам я не назывался…»

Молодой человек в голубом камзоле постоял, любуясь своим изображением, еще раз похвалил Тихона и протянул ему горсть золотых монет:

– Это тебе за работу, братец. Бери, бери… не робей.

– Портрет еще не окончен… – смутился Тихон.

– Не беда. Закончишь.

– Нужны два или три сеанса, тогда…

– Мне все понравилось, – перебил незнакомец. – Главное ты уловил, а остальное по памяти допишешь. У тебя хорошая память?

– Не жалуюсь…

– Вот и отлично! – обрадовался господин. – Я знал, к кому обратиться. Мой портрет займет достойное место в галерее твоего хозяина.

Художник растерялся. Кто ж позволит вешать работу Тихона Лопатина рядом с полотнами признанных мастеров?

– Не сомневайся! – похлопал его по плечу заказчик. – Портрет будет висеть там, где ему положено. А сильные мира сего станут нарочно приходить в галерею, чтобы поглядеть на меня.