молодых, но послушай старика: сверх, если его к стенке поставить, от обыкновенного человека отличаться станет лишь тем, что промучается дольше. От семи пуль в голову и девяти в сердце умирают даже сильные некроманты. Сильнейшим требуется пятнадцать, чтобы, значится, все в фарш без шанса на восстановление.

— Ну да… — кивнула Ксения. — Я не осуждаю. Время такое было.

— НКВД, заградотряд, — отрапортовал Эд, глядя на Женьку холодно и с вызовом. — Дырки в головах, уж поверь, делать умею и сверхов убивать тоже — любых. Выступай все они на стороне красной армии, и войны никакой не случилось бы.

— Мы ведь не вмешиваемся в дела людей… — начала было Катя и умолкла.

— Не в том случае. Фашисты не просто так раскопками занимались и коловраты извращали. За людьми стояли библиотекари и не просто так их зачистили при взятии Берлина. Люди — те еще звери, но до некоторых экспериментов и они вряд ли сами додумались.

Женька нахмурился. В воздухе висело напряжение. Уже почти привычно. В сравнении с той стройкой, где сам воздух гудел от наполнивших его сил — довольно слабо. Однако он никак не мог понять, чего Эд хочет именно от него.

— Я так понимаю, теперь ты захочешь со мной не пересекаться…

Прошла секунда, другая, третья, после того, как миновала четвертая, Женька выдохнул и сообразил, наконец, в чем дело.

— Напарник, ты совсем? — для улучшенного понимания Женька покрутил указательным пальцем у виска. — Я как-то в непримиримости и осуждении истории не замечен и радикальные взгляды не высказываю.

Эд пожал плечами и немного расслабился.

— Не знаю… — пробормотал он. — Союз развалили, все, что сумели, смешали с грязью. А мы ведь действительно решали врагов народа. Когда тебе в лицо говорят, что мерзота с порченой кровью жить не должна и пусть фашисты придут и порешат всех, посмевших поднять руку на святого царя-батюшку, лично у меня сомнений не возникало, чего делать надобно. И тех, кто грабил склады с продовольствием, жрал в три горла, потом блевал и снова жрал, причем находясь в блокадном Ленинграде, когда за стеной люди с голоду умирали — тоже. Я и сейчас их уничтожал бы.

— А еще, ни одна бабушка не расскажет внуку, что его дедушку осудили правильно, — кивнул Женька. — Мой друг вот тоже ненавидел, полагал, что деда за анекдот сгноили или по доносу, а мы потом архив все же нашли. И кровавый след, за ним стелющийся. Потому к черту прошлое и идеологию, Эд. А вот про Аннушку расскажи все, что знаешь. Мне это не для сплетен, а просто очень важно.

И Эд рассказал: кратко, быстро и четко. Наверное, также, как докладывал когда-то своему начальству. Человек, убивающий сверхов — неудивительно, что будущий некромант. Катя тоже внесла свою лепту, пересказав слухи. И в результате сомнений у Женьки не осталось совсем. Тогда он взял паузу и поспешил переменить тему. Все присутствующие согласились, только Ксения посмотрела на него совершенно не по-детски, сощурившись, и произнесла:

— Не морочь себе голову.

— Гришу выпускают через день, — поделилась Катя и вздохнула.

— Если примется озорничать… — начал Эд.

— Нет! Что ты! Он совсем другим стал! — воскликнула метаморфесса. — Я просто… Говорят, библиотекари не отпускают тех, кого хотя бы однажды использовали.

Женька нахмурился. Дерк, наверняка зная об этом, собирался устроить ловушку. Вот только вряд ли она сработает. Сам Женька не собирался обвинять некроманта в чем-либо нехорошем. Его действия казались вполне оправданы и даже разумны. Вот только Катя была ему слишком дорога. Отнюдь не как девушка, с которой он хотел бы быть вместе, хотя когда-то Женька раздумывал над этим — в то время о Дарителле он не смел даже мечтать, — просто невозможно не проявлять участия к тому, кто пытался тебя спасти.

— Я поговорю насчет него, — пообещал Женька. — Правда, не уверен, что Григорий снова не попытается проткнуть меня клыками, если останется в заточении.

— Пфф… — Ксения посмотрела на потолок и махнула рукой в его сторону. — Снова ты думаешь с позиции человека.

— Не волнуйся об этом, — попросила Катя. — Вепри, конечно, звери кровожадные, но не хищники. К тому же он многое осознал. Вот только, несмотря на это, сопротивляться «просьбе» библиотекаря он не сможет.

— Ладно, я понял, — ответил Женька вставая. Он с удовольствием остался бы здесь подольше, но время не ждало. Нечто, поселившееся в голове, отсчитывало секунду за секундой и постоянно торопило. Что делать с ощущением, будто время водой утекает сквозь пальцы, Женька не знал. — Подумаю, как помочь и… на всякий случай, вдруг вам неизвестно: сила убеждения библиотекаря вряд ли столь же сильна, как раньше.

Эд тихо выругался, покосился на Ксению, но та лишь фыркнула:

— Думаете, я не знаю таких слов?

— Еще не легче, — выдохнула Катя.

— Поеду, — сказал Женька, сбегая и злясь на себя: «Успокоил, нечего сказать».

Дерка в особняке он не застал, пришлось ехать в Лефортово. На метро, поскольку Москва привычно встала в пробках.

Столица продолжала жить по-своему, несмотря ни на что. Люди спешили с работы, на работу, по магазинам, встречаться-расставаться-общаться, искать себе пары или отстаивать самостоятельность от тех, кто навязывал ненужную опеку, просто жить. Но Женька уже выпал из людского водоворота, зато попал в другой — еще более бурный, грозящий вынести его к водопаду или увлечь на самое дно и расшибить о камни насмерть. И ведь в случае чего он защититься не сумеет. И дышать под водой вряд ли сможет, если не отрастит жабры.

— Пардон.

В вагоне оказалось, как в банке со шпротами, потому неудивительно, что некто его толкнул, а для привлечения внимания наступил на ногу.

— Переживу, — на автомате ответил Женька, которому вот сейчас точно было не до чужой вежливости.

— Так жизнь и проходит: все спешим, торопимся, а ведь придется умирать. Зачем же оттягивать? —проговорил толкнувший скороговоркой басовито и вкрадчиво, понизив тон голоса, словно боясь быть подслушанным.

Женька видел отражение в оконном стекле, и оно сильно ему не нравилось. Нечасто Женьке был кто-то антипатичен до ярости, стискивающей сердце, и алых кругов перед глазами. Незнакомца хотелось не просто ударить, душить, пока не испустит дух, а затем долго пинать ногами безвольное мертвое тело. Женька прекрасно знал, что такая реакция ему несвойственна, но никак