Я с трудом стянул Андрюху со стены, он отдавил при этом себе все яйца и разорвал штаны. И вскоре мы пили чай с хозяином – Звали его, как сейчас помню, Нукри Цицихвая. Лимонов действительно было сколько хочешь (большая часть их просто гнила, валяясь на земле во дворе вперемешку с зелеными незрелыми мандаринами), а еще было вино, а потом домашний коньяк, а потом просто чача, но чача очень хорошая, куда лучше, чем в поезде. Нукри Ипполитович говорил, что он мингрел, и не боится войны, потому что он не грузин и не абхаз, и ни те, ни другие его не тронут… Дядюшку Нукри убили в первую же военную зиму, и жену его убили, старую Джульетту Александровну, и сына Николая, учителя математики в местной школе – я узнал об этом, когда заехал в Сухуми из Сочи три года назад. А на месте дома, в котором обитали мы с Андрюхой, я нашел артиллерийскую воронку, глубокую и уродливую, заваленную строительным мусором. Воистину, не ведают люди, что творят…

В том Сухуми обитали не только добрые люди. Если бы жили только добрые – не случилось бы войны.

Ходить по улицам кавказского города, теплого, даже жаркого по сентябрю, было довольно опасно. И особенно опасно, если идти с русской девушкой. Вы, наверное, догадываетесь, что именно с девушками ходили мы с Голубевым Андрюхой, и ходили часто, потому что девушек в нашей туристической группе было много. Они почитали за удовольствие пройтись с нами, поскольку что прогулка в одиночестве часто превращалась в совершенную пытку. Нам постоянно приходилось вступаться за девушек – им было жарко, и совершали они прогулки в шортах, кои по тем бедным временам чаще всего состояли из обрезанных по самые розовые ягодицы старых джинсов, с пикантною бахромою понизу. При виде столь непристойных одежд старые жительницы Сухуми картинно плевали на растрескавшийся асфальт, подбирали длинные юбки и мелким шагом переходили на другую сторону улицы. Местная мужская молодежь, дружно сидевшая на корточках вдоль фасадов зданий, громко и дружно сглатывала слюну, поднималась в полный рост и подходила с целью познакомиться. Я не имел ничего против. Большинство местных были безобидными – даже я, медицинский студент, имевший, впрочем, крепкое строение тела, твердый взгляд и первый детско-юношеский разряд по самбо, мог успокоить их, переведя разговор в неагрессивное русло. В последнюю предвоенную осень русских в Сухуми было особенно мало, немногие отважились приехать, и те, кто приехал, уже по этой причине заслуживали особого уважения. Разговор с парнями чаще всего заканчивался тем, что нас с Андрюхой, и наших девушек (иногда их количество, выгуливаемое одновременно, доходило до шести), приглашали попробовать какого-нибудь невообразимо вкусного вина, и резали на наших глазах барашка, и расходились мы ближе к утру, причем большинство девчонок, по приблизительному выражению Довлатова, «уезжали отдохнувши». По общему, замечу, и обоюдному согласию.

Увы, так было не всегда. Когда я видел, что глаза парня, враскачку приближающегося ко мне, не карие, не зеленые и не голубые (что случается среди грузин и абхазов не так уж и редко), а цвета мутной мочи, я понимал, что в очередной раз напоролся на обдолбанного наркомана.

Наркоманы меня тогда достали. В то время мне было всего лишь двадцать один, чуть больше, чем Голубеву Андрюхе. Дешевых наркотиков дрянного качества было в Сухуми пруд пруди, но никому из нашей группы не приходило в голову их пробовать – хватало и вина. А местные отморозки курили и ширялись вовсю. Заговаривать им зубы было бесполезно, пытаться отбиться силой – еще бесполезнее, потому что они всегда шастали толпой. Убежать удавалось, потому как бегали торчки[5]неохотно и медленно. На четвертый день пребывания в Сухуми меня чиркнули по животу ножом – сам виноват, бродил по дальней набережной вечером в одиночестве. Именно чиркнули, не выпустили кишки – слава богу, я проявил прыть, удачно среагировал и поспешно ретировался. Добрался до дома весь в крови. Глава семьи, именем Нугзар, осмотрел мою царапину, выслушал историю, и произнес несколько грузинских слов – громких и злых. Затем позвал старшего сына Зураба и дал указание:

– Дарагой, скажи рэбятам, где нэ надо ходить, а то им там плохо сдэлают. Пусть на бумага запишут и всегда глядят, куда идут.

Рыжий Зураб объяснял долго и обстоятельно. Сюда – можно, а сюда не надо. Здесь – только днем, а вот сюда – вообще ни ногой. Я терпеливо записывал: улица Тархнишвили, улица Аргун, улица Кирова, улица Эшба, улица Чачуа, улица Услара… Много там было разных улиц, плохих и хороших. Больше, замечу, было все же хороших. Через две недели мы вполне адаптировались к жизни в Сухуми. А потом уехали.

Почему я вспомнил именно ту поездку, ведь не светило нам сейчас с Женей ни Черное море, ни море вообще? Наверное, из-за тревоги, которая не оставляла меня ни на минуту, острым ножом вспарывая эйфорию. Не ангелы-хранители, а черти из преисподней невидимо сновали вокруг меня, и терпеливо дожидались, пока я вляпаюсь в приключения по самую маковку.

«Главное – пересечь границы области, – сказала Женька. – Чистильщики проводят тебя до поезда, не сомневайся. Но в соседние области они не суются, потому что подлиз там нет. Выйдешь на вокзале в Новоспасском, там тебя подхватят наши». «А как я их узнаю?» «Они сами тебя узнают. Не волнуйся, Дим, все будет нормально. Главное, не делай глупостей. И не пей, ради бога».

Не пей вина, Гертруда…

Значит, за мной вели слежку представители обеих сторон. Очень, знаете ли, приятно… Я пытался увидеть кого-нибудь из следящих – когда выходил из дома, и на улице, и на вокзале. Подозрительными мне казались все люди в радиусе двухсот метров, включая младенцев в колясках. Но я так и не увидел никого, о ком мог бы сказать определенно: вот это – шпик. Неопытен я в таких делах.

В двадцать три ноль пять я сел в поезд, отправляющийся в Краснодар. Меня сопровождала пара сотен потных и хлопотливых мужчин и женщин, все как один они были похожи на обычных пассажиров, что делало их еще более подозрительными. Но я не нервничал, нет. Я спокойно занял свое место на верхней полке, повернулся к стенке и стал ждать.

Через два часа, когда поезд остановился на станции Новоспасское, все обитатели купе крепко спали. Я покинул поезд в гордом одиночестве и пошел по ночному перрону, небрежно помахивая дорожной сумкой. Добрался до вокзального здания, обогнул его и вышел на небольшую площадь. Дневная жара спала, уступила место освежающему ветерку. На площади стояли несколько автомобилей, в том числе три иномарки. Я выбрал лично для себя длинную черную «БМВ», понравилась она мне. Загадал, что именно в нем меня повезут к Жене – с комфортом, с приятной музыкой, с баночкой холодного пива в руке… Нет, пива нельзя, черт с ним, с пивом, обойдемся.

Тут же ко мне подвалила пара местных таксистов. Куда, мол, едем? Никуда, сказал я. Меня должны встретить прямо сейчас, я так сказал…

Таксисты пожали плечами, закурили и вернулись к своим машинам, я остался ждать. Ждал долго, прошло десять минут, потом двадцать… «БМВ» уехал… Ветер уже не казался приятным, я ежился, покрывался мурашками и жалел, что не надел свитер, и никак не мог себя заставить надеть его, зачем, ведь сейчас за мной приедут…